парвак, которое возбуждает деятельность мозга, и ему казалось, что мозги в самом деле начинают работать лучше. Он дышал очищающим дыханием, ритмическим дыханием. Свободно стоял на голове в позе сиршасана, и приятели решили, что святой Антоний окончательно рехнулся, помешался тихим способом, поскольку не размахивает теперь руками, не орет диким голосом, не вмешивается в чужие разговоры, не надувает начальство и преподавателей, перестал играть в «английский смех» и другие столь же мудрые игры, принимает какие-то идиотские позы и в довершение всего пьет носом воду. А он ощущал почти зримо, как крепнет тело и разрабатываются суставы, как легчает для него всякий и умственный и физический труд, как светлеет и наполняется многими интересными подробностями окружающая его жизнь, был всегда в хорошем настроении и все более веровал в Патанджали. А когда он в один прекрасный день открыл для себя, что равнодушные прежде люди и даже закоренелые недруги относятся к нему с добрым уважительным вниманием, тогда его вера приобрела характер благоговения. Он открывал «йога-сутру» не иначе как чисто мытыми руками, совершив пред тем ритмическое дыхание, помогающее организму поглощать рассеянную по вселенной прану, основополагающую, причинную энергию. Он упивался благотворным сверхзнанием.
Помирившись с Пал Палычем, Антон рассказал ему, стараясь не захлебываться восторженными словосочетаниями, о своем новом увлечении. И показал книгу. Книгу Пал Палыч перелистнул бегло, глядя краем глаза, из вежливости.
— Не вредно, не вредно, — молвил Пал Палыч.
— Эти асаны!.. — почти воскликнул Антон и рассказал, как много пользы принесли ему позы.
— Пользы не более, чем в обычной акробатике, — возразил Пал Палыч. — Акробатика даже полезнее.
Антон обиделся:
— Конечно, для вас акробатика полезнее, потому что можно устраивать соревнования, раздавать значки и призы и отстаивать всякую честь…
— Йогам не положено так кипятиться, — улыбнулся Пал Палыч. — И вообще, йогизм — это профессия. Настоящий йог живет по вектору, направленному внутрь себя, думает лишь о своем теле и о своем духе, ему мало дела до внешнего мира. Поэтому акробатика кажется мне более полезной.
— Я стал больше думать о внешнем мире, — сказал Антон. — А потом, я же не собираюсь становиться настоящим йогом.
— Поэтому я и сказал: «не вредно». Только не надо веровать в йогу ученически, рискни подумать самостоятельно. Возьми отсюда, — он постучал ногтем по обложке, — все ценное. Контролируемое дыхание, некоторые асаны, правила психогигиены. И еще… Еще я тебе посоветую: сделай главную задачу этой книги своей частной задачей. Как это? — не понял Антон. Подумай, — сказал Пал Палыч.
Антон ушел от него недовольный, не потеряв веры в Патанджали.
Все же выдержка его не до конца окрепла. Он сказал Григорию:
— «Ярмарку» уже исполняет наша эстрада.
И выложил подробно, как они с Ниной были на концерте. Григорий очередной раз процитировал Козьму Пруткова: — Поощрение необходимо гениальному писателю, как канифоль смычку виртуоза. Продолжай в том же духе, пиши еще. А вдруг ты далеко пойдешь на этой стезе?
По этой стезе Антон идти не собирался, однако стихи хлестали из него, как вода из лопнувшей трубы. Он даже конспектировал стихами некоторые несекретные лекции, чем повергал приятелей в подлинный восторг. Приятели любили изучать корабельные вспомогательные механизмы по его конспекту, и норой во время самоподготовки откуда-нибудь из угла раздавалось монотонное:
Предмет отлично запоминался, и ни одной двойки по корабельным вспомогательным механизмам в классе не было. Стоя на голове и извиваясь на животе в позе змеи, именуемой по — индийски бхуджангасана, Антон сочинил историческую комедию в стихах под названием «Курсант при дворе императрицы Екатерины Второй». Действовали в пьесе:
Ее величество государыня императрица,
Курсант в полной парадной форме,
Сатана — рогат, золотые подковы,
Дух разрушения — трудолюбив,
Добрый дух — личность инертная,
Вельможа,
Тень, выходящая из стены, — не пьет, не курит.
Голос свыше, чертята, толпа, нубийцы, карлики, дураки, фокусники, гости, стража, духовой оркестр радиокомитета.
Комедию записал с его слов и иллюстрировал цветными карандашами веселый парень Энрико Ассер, потом ее разучивали и декламировали в курилках, пока сведения о новом произведении не дошли до начальства.
