свадьбы мужниного брата пораньше ушла. Засиделись за чаем. Потом Муся спохватилась было, что надо идти, но в Соколе ночью шалили, и поэтому Шура умолила Муську остаться ночевать. Дома Мусю никто не ждал. Муж ее, на свадьбе у брата которого она лихо отплясывала под гармошку племянника, пару лет назад помер, а детей не дал Бог. Уложив Аннушку, Шура и Муся только к двум часам ночи дождались Вовку, хотели было отругать, но Вовка ухнул на стол кулек с конфетами, кулек с пряниками, буркнул: «Я спать» – и ушел, не дожидаясь, пока мать с теткой возьмутся за его воспитание, а те воспитывать добытчика не решились. Выпили еще по чашечке грузинского, да и отправились коротать ночь на диван в залу.
Наутро, через минуту после того, как снаружи стукнула приставленная к дверному косяку метла, в эту самую залу выбрел заспанный Вовка. Эх, и не по-детски у него трещала голова. Уговорили благодарные молодожены перед самым уходом тяпнуть стакан сладкой наливки. Теперь же во рту у гармониста было совсем не сладко. Однако, попив из чайника воды, Вовка пришел в отличное расположение духа, взял со шкафа гармошку, уселся на лежанку и начал задумчиво перебирать клавиши, вспоминая недавно услышанный в парке напев:
Постепенно гармонист разошелся, и последнюю строчку спел, так хорошо передразнив корову, что громко расхохотался от удовольствия.
В залу выбрела заспанная Анна.
– О, тетя Аня, здорово! – крикнул Вовка.
– А здравствуй, Володя, – сдержанно ответила Аннушка.
Родственница Красновских была из староверов и к появлению племянника утром в одних трусах, с гармоникой в руках и на холодной лежанке отнеслась без особенного восторга.
– Тетя Аня! Чего спишь долго! Крути давай котлеты! – не унимался Вовка, которому словно шлея под хвост попала.
– Каки-таки котлеты, Вова. Не умею я котлеты крутить! – пожала плечами Аннушка.
– А не умеешь крутить, так похер ли приехала? – захохотал Вовка.
Анна поправила на голове платок, перекрестилась на угол и только после этого посмотрела на расшалившегося племянника.
– Я вот матери скажу, так узнаешь.
Вовка уже ставил на газ чайник.
– Говори, – махнул он рукой, – чего там…
– И при матери ругаешься? – поинтересовалась Аннушка, присаживаясь за стол и отыскивая в сушилке свою посуду, без которой в гости не ходила и не ездила.
– А то! Я в семье главный добытчик. У кого свадьба или юбилей – все меня за стол зовут. Вот и живем. С пряниками, с конфетами и с мясом! – делился с родственницей секретами Вовка, собирая на стол.
– С малых лет да по свадьбам, – покачала головой Аннушка, словно заново присматриваясь к племяннику.
Вовка пожал плечами. Его, кажется, заботило что-то совсем другое.
– Слышь, Анна, – буркнул Вовка.
– Чего?
– Ты матери-то… Не говори. Угу?
И кухня осветилась Аннушкиной улыбкой, пробившейся на ее пятидесятилетнем лице сквозь овраги морщин.
– Так вот и сказал, – вспоминала Анна, сидя за тем же столом через шестнадцать лет. – А больше я его, почитай, и не видела. Раз приезжала, дак он в армии служил. Другой – тоже где-то был. Да и третий… Не видела почему-то.
– Ой, армия, – махнула рукой Шура. – Он ведь у меня надежа и опора. Закон есть, чтоб таких не призывать. Пошла я к военкому. Так, мол, и так. А он мужик хороший, сосед наш через два дома. Слушал меня, слушал, а потом и говорит: «Шура, не пиши ты этой бумаги. Пусть призовется. Хоть два года поживешь нормально».
– А когда ты другомя приезжала, – подхватила Муся, – мы его уж лечиться отправили. Ага. Через милицию. Эл-тэ-пэ такое было. Он через два месяца домой заявился. И десять бутылок белого с собой привез!
– А чего Аннушка его третий-то раз не видела? – пожала плечами Шура.
– А вот чего, – кивнула Муська. – Он тебя тогда взял моду из дому выгонять. Когда одну, когда и со мной. Выгонит… Потом пойдет на улицу. На него девки-то уж нормальные не смотрели, дак он зацепит шлюху да и тащит ее домой.
– Да! – горестно вздохнула Шура.
– Вот. Тут слышу: идет. А ты, Аннушка, отдыхать с дороги улеглась, в зале похрапывала. Я скорей на площадку выскочила. Он уж рот открыл, а я ему: «Ш-ш! Тетка Аня спит». Вовка: «А-а, тетя Аня спит…» Смолк сразу, прошел на цыпочках к себе да и проспал до утра. Так ведь, Шура?
– Так, так, – закивала Мусина сестра. – А только с раннего с ранья убежал куда-то – и ведь не показывался больше, пока ты, Аннушка не уехала. А потом чище прежнего!
– Да, – вздохнула Аннушка и поправила на голове черный платок. – Двадцать пять лет.
– Печень, говорят, вся разложилась, – вздохнула и Муська, а Шура пару раз протяжно всхлипнула.
– Вы уж простите мне Бога ради, что на похороны не приехала, – перекрестилась Анна. – Вены мне на ногах вырезали, в больнице лежала.
– Да что ты, – обняла Анну Шура. – Сороковины-то, сама ведь знаешь, тоже какой день.
– Спать ложитесь, – скомандовала Муся. – Завтра намаетесь. Посуду сама сполосну.
Анна, как всегда, осталась в зале, на диване. Шура убрела в свою комнату. Двери в комнату Вовки были плотно прикрыты.
– Эх, одна квартира от мужика и осталась теперь, – вздохнула Шура за стенкой и тихонько заплакала.
Муся сердито загремела посудой. Анна промолчала.
– А вот что, – сказала Муся сама себе минут через десять. – Оботру-ка я пол. Когда они завтра обтереть сподобятся. Пока кладбище, пока то да се.
К полуночи прихожая не блестела, конечно, но приобрела вполне даже товарный вид.
– Молодец, Мусенька, – похвалила Вовкина тетка сама себя. – Доброе дело сделала. Этим только, наверное, заснуть не дала.
Но из залы неслось ровное похрапывание. В спальне затихли всхлипы. И Муся успокоилась. В этот-то момент и раздался звонок в дверь.
Наученная горьким опытом «горгаза», Муся не спешила ее открывать и даже смотреть в щелочку.
– Кто? – спросила она, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в замочную скважину.
– Муська! – раздался в ответ глухой голос, от которого Вовкина тетка в раз онемела и обезножела. – Я нашел свое место. Спите спокойно.
Циник
Звоня ему, раз через раз я задавал один и тот же вопрос:
– Ну как, сколько «никчемных жизней» ты спас за смену?
С неизменной иронией он отвечал, что, мол, две, или одну, или спокойно проспал всю ночь на диванчике в ординаторской.
Вообще двадцать лет дежурств в отделении реанимации отшлифовали его характер.
– Ты циник, – бросил я как-то в сердцах при встрече с ним.
Он пожал плечами.
– А у нас нециники помирают быстро. Почитай, на том свете работаем.
Словно в подтверждение своих слов, он рассказывал о том, что пальцы ног при сильном обморожении
