Йеменское средневековье
В практике дипломатической да и разведывательной работы у каждого, я уверен, создаются необычные ситуации, в том числе и комического свойства. У меня, пожалуй, больше всего их связано с Йеменом, а точнее, со старым Йеменом, когда он назывался Йеменским Мутаваккилийским Королевством.
Дело в том, что по приезде в Каир при распределении служебных обязанностей «по крыше» (так несколько вульгарно в разведке называется учреждение прикрытия) мне предложили, в числе других вопросов, заниматься советско-йеменскими связями с ближайшей целью добиться полного восстановления дипломатических отношений и обменяться посольствами. Отношения эти нарушились во время больших репрессий 30-х годов, когда наши послы отзывались и, как правило, объявлялись агентами тех стран, в которых они работали.
Дела у меня пошли довольно быстро. Хорошим стимулом был интерес к этому живому делу, к арабскому языку, к загадочной, малоизвестной стране. Не меньшее значение имело и желание сделать что- то полезное и конкретное, а на этом участке как раз были реальные предпосылки для успешного завершения дела. Йеменская королевская семья — и сам имам Ахмед, и наследник престола эмир Сейф аль-Ислам Мохаммед аль-Бадр — понимали, что надо выходить из средневековой изоляции, но надо и постараться избежать односторонней связанности с Западом, как это случилось с большинством арабских государств на первом этапе после получения ими независимости.
Таким образом, интерес СССР и Йемена к установлению тесных связей был обоюдным, и мне было легко работать на этой ниве.
Начал я с установления хороших личных отношений с Ахмедом аш-Шами, временным поверенным в делах Йемена в Египте, а затем перешел к налаживанию контактов с видными йеменскими деятелями, часто посещавшими Каир. Об одном из них, впоследствии известном йеменском государственном деятеле, — Салехе Мохсине у меня сохранились особенно теплые воспоминания. Это был очень открытый, доброжелательный человек, без каких бы то ни было проявлений хитрости и расчета. Нередко наведывался в Египет и сам наследный принц аль-Бадр, с которым меня; связывали довольно тесные и даже, можно сказать, дружеские отношения. Все перечисленные деятели понимали необходимость восстановления дипломатических связей по полной форме, и мы обменивались мыслями о том, как убедить в этом имама и рассеять недоверие противников советско-йеменского сближения из его окружения.
Наконец все договоренности были достигнуты, и в январе 1958 года делегация во главе с послом Киселевым отправилась на самолете «Ил-14» из Каира в Таиз, тогдашнюю столицу Йемена и резиденцию имама Ахмеда.
Объединение Египта и Сирии в единое государство и вхождение Йемена в федерацию с Объединенной Арабской Республикой заставило посла СССР в Каире активно заниматься проблемами всех арабских государств. В Йемен Киселев ехал уже полностью подготовленным по всему кругу вопросов сложных межарабских отношений. Посол должен был вручить свои верительные грамоты имаму Ахмеду и договориться, уже в деталях, об учреждении нашего посольства в Йемене.
Путь до Таиза был долог, с несколькими остановками и ночевками из-за скромных возможностей «Ил-14». Таким образом на нашем маршруте мы познакомились с Джиддой, Хартумом, Асмарой и наконец прибыли в Ходейду, где уже находилось несколько наших специалистов по реконструкции порта, которые за неимением другого жилья были размещены на верхнем этаже провинциальной тюрьмы. Вообще-то говоря, жилье было неплохое — здание прочное, крыша над головой, но на первом этаже иногда по ночам пытали преступников, и спать советским специалистам было невозможно. Потом, правда, дело «поправили»: преступников увели в горы и отрубили им головы.
Даже в январе в Ходейде было душно и жарко, а летом, как нас уверяли, здесь можно было печь яйца в раскаленном песке. Встречали нас торжественно. Вышел на аэродром сам губернатор Яхья Абд аль- Кадер. На более чем примитивном аэродроме был выстроен босоногий почетный караул с винтовками времен первой мировой войны. Начальник почетного караула, офицер, был, правда, в ботинках. Рядом с караулом размещался и оркестр, тоже сплошь босой. Оркестр исполнил трудноузнаваемый Гимн Советского Союза. Но все равно было приятно.
На торжественном обеде, который дал губернатор, уже царил сухой закон. Помнится, что после утомительного перелета хотелось выпить холодного виски с содовой, чтобы немного расслабиться и продезинфицироваться, но увы…
В Таизе начались другие чудеса: здесь окончательно выяснилось, что мы совершили фантастический перелет назад, в глубины истории, и попали в настоящее средневековье.
В стране не было своей печати, радио, элементарных дорог, банков. Категорически были запрещены такие учреждения, как кино и театр. Женщины на улицах города появлялись крайне редко, закутанные с ног до головы в черные одежды. Бумажных денег тоже не было. В качестве главной валюты ходил талер времен австрийской императрицы Марии-Терезии — большая серебряная монета, которую для Йемена чеканили в Италии и других европейских странах старыми штампами, и на каждой из них значился год выпуска— 1780- й.
В дальнейшем первые советские специалисты дали этой монете название «дунька», что, по их мнению, более всего подходило к пышнотелой Марии-Терезии. Впрочем, эта «дунька» как главный, полновесный серебряный денежный эталон продолжительное время имела хождение во многих странах Ближнего Востока и Северо-Восточной Африки.
По пятницам на центральной площади Таиза время от времени рубили головы приговоренным к казни преступникам. Вершилось гласное правосудие. Присутствовал при этом и имам Ахмед. Других массовых зрелищ, даже спортивных, не было.
Весьма оригинальным был порядок въезда в страну и выезда из нее. Разрешения на въезд и выезд иностранцам давал лично имам. И самой пикантной в этой практике была «забывчивость» имама, когда дело касалось разрешений на выезд из страны. В таком щекотливом положении оказался живший вместе с нами в гостевом доме имама саудовский государственный министр. Он прибыл в Йемен для переговоров по вопросу саудовско-йеменских отношений, всегда весьма напряженных, а пока он ждал приема у имама, отношения эти еще более осложнились. Имам и аудиенции не давал, и из страны не выпускал. На просьбы саудовца о выезде королевские чиновники неизменно отвечали, что имам в данный момент очень занят или что он вообще уехал куда-то в горы лечить ноги в целебных источниках. Короче, мы приехали, вручили грамоты и уехали, а бедный саудовский министр, весьма импозантный, с холеной белой бородой, остался ждать решения своей судьбы в гостевом доме с бесплатным питанием и антисанитарными условиями.
В ожидании приема у имама мы ездили по стране на мощных «лендроверах». Дорог в Йемене тогда вообще не существовало, и наши машины двигались по вади — руслам высохших рек, — проезжая за час не более 15–20 километров. Приходилось все время делать привалы и пить чай из термосов. После шестичасового путешествия на теле не оставалось живого места.
Живя в Таизе, мы совершали ежедневную прогулку из гостевого дома на базар, где собирались горожане, чтобы обменяться новостями и купить необходимое. Где бы мы ни появлялись, тотчас, как из-под земли, вырастал перед нами принявший ислам американец в йеменской национальной одежде. Звали его Бержес Ла Брюсс. Перемещался он по городу на маленьком ослике и являл собой более чем странную картину. Иногда он доверительно сообщал своим йеменским собеседникам, что является майором американской разведки — эти его рассказы были известны всему городу. У меня сохранилось несколько фотографий Бержеса. Йеменцы считали его чудаком и относились к нему иронически-снисходительно. Государственные чиновники рассказывали нам, что он очень хочет быть американским Лоуренсом, но у него это плохо получается. Худо-бедно, но американец прилично говорил на местном диалекте и знал все столичные новости». Где-то он все-таки попался на шпионских делах и был выдворен имамом из Йемена, но каково же было мое удивление, когда я прочитал в какой-то газете после антимонархической революции в Йемене, что Бержес является главнокомандующим «армией» бывшего наследника престола, а ныне свергнутого имама аль-Бадра, моего многолетнего друга. «Армия» эта базировалась на саудовской территории близ йеменских границ. Просуществовала она совсем недолго и рассеялась как дым. Но для Бержеса все-таки наступил его звездный час, и он почти сравнялся с Лоуренсом. Посмеиваясь над ним, мы в то же время и отдавали ему должное: жить одному в средневековом Йемене несколько лет подряд — это
