Е.Д.Киселева отпустить с ним меня в качестве советника, так как боялся, что королевские министры его обманут, а на сотрудников йеменского посольства в Лондоне не надеялся, будучи уверен, что все они давно служат англичанам.
В программе визита было посещение английского парламента. Но у входа принца задержали, поскольку протокол запрещает входить в здание парламента людям, имеющим при себе оружие. За поясом же аль-Бадра красовался огромный йеменский кривой кинжал, составляющий неотъемлемую часть традиционной мужской национальной одежды. За давностью лет уже не помню, кому тогда пришлось капитулировать — страже или наследному принцу.
Прошло целых тридцать три года, пока я вновь побывал в Йемене, на этот раз во главе делегации нашего ведомства. Узнать там ничего нельзя. Город Таиз разросся и залез на самую вершину горы Сабр, возвышающейся над старым Таизом. Раньше в крепости на склоне горы содержались старшие сыновья вождей йеменских племен в качестве заложников имама. Таким простым способом обеспечивались порядок и спокойствие на всей территории королевства.
Неказистый дворец имама Ахмеда застроен со всех сторон новыми зданиями, а в самом дворце разместился исторический музей, повествующий о жизни и быте йеменских королей. И смотритель музея, и сопровождавшие нас йеменцы с удивлением слушали мои рассказы о том, что было здесь много лет назад. Жизнь так стремительно ушла вперед, что, похоже, уже не осталось в живых свидетелей этого прошлого.
Когда-то молодой и красивый, очень высокий для йеменца наследный принц аль-Бадр (в Сане я видел его фотографию) стал как две капли воды похож на старого имама Ахмеда. Показали мне и несколько больших томов в красных кожаных переплетах, заключающих записи почетных гостей дворца. Где-то там есть и моя запись — письменное свидетельство прикосновения к йеменской истории.
Состоялась встреча и со старым другом Салехом Мохсином. Его разыскали супруги Поповы. Жена нашего посла в Сане Марина Васильевна Попова, сев за руль посольской машины, повезла меня по тесным улочкам Саны в дом Салеха. У ворот дома нас ожидал старичок в очках. «Наверное, Салех выслал навстречу своего родственника», — подумал я. Но встречавший раскрыл мне объятия. С трудом я узнал в этой йеменце своего друга… Мало что осталось от стройного молодого человека в национальной одежде с мужественным и красивым лицом. Это был уже совсем другой человек, заметно сгорбившийся и почему-то в очках и европейском костюме. Невольно закрадывалась страшная мысль: «Может быть, и я сам такой же старый гриб?» Два часа пролетели как один миг. Мы рассматривали привезенные мной фотографии тридцатитрехлетней давности и радостно тыкали в них пальцами: «А вот ты, а вот я, а вот тот-то, и все уже не похожие на себя…»
Салех Мохсин рассказал, что в разные периоды он дважды был министром, а теперь вот не у дел, на пенсии.
— Сколько же тебе лет? — спросил я.
— А кто его знает! Никакой регистрации тогда не было. Если судить по рассказам матери и сопоставлять ее рассказы с событиями в стране, то выходит, что я родился где-то в 1925 году.
Мы выпили кофе, обменялись скромными сувенирами и расстались, увы, уже навсегда. Вот такая была грустная и приятная встреча. А сколько подобных встреч не состоялось! Получается так, что вся наша жизнь — это бесконечные встречи и расставания, нередко навсегда. Но какую-то частицу самого себя мы все-таки дарим друг другу.
Главный визит
Передо мной книга с хрупкими пожелтевшими страницами. Выпущена она сорок лет назад издательством «Возрождение» на английском языке. Название книги — «Президент Насер в Советском Союзе».
Содержание ее и особенно фотографии живо воскрешают в памяти этот знаменательный визит Насера в нашу страну.
Долго не решался ехать к нам Насер, хотя в наших отношениях уже была пройдена большая дистанция: мы оказали решительную поддержку Египту в его противостоянии тройственной агрессии в 1956 году, начали поставки оружия, прибыли советские военные специалисты, достигнута принципиальная договоренность о строительстве с нашей помощью Асуанской плотины (соглашение о первой очереди ее строительства было подписано в декабре 1958 г.). И все же Насер колебался, ехать ли ему в Советский Союз, так как опасался, что этот визит будет истолкован мировым общественным мнением как решительный отход Египта от Запада и как демонстрация начала союзнических отношений с СССР. Но и отказаться от визита он уже не мог.
Накануне поездки Насер провел бессонную ночь в совещаниях по поводу предстоящих советско- египетских переговоров. Еще одну он не сомкнул глаз в полете, так что по прибытии в Москву выглядел страшно утомленным и первые два дня, можно сказать, засыпал на ходу, а его все возили, водили, показывали достопримечательности Москвы. Наши попытки (тех, кто был рядом с ним и видел его состояние) ослабить узы гостеприимства протокольщики воспринимали как проявление дикого невежества: как же можно вносить изменения в программу, если ее одобрили «лично» Хрущев и Ворошилов?
Прием Насеру был оказан великолепный. Тут и власти постарались, да и жители Москвы проявили неподдельный интерес к визиту. Но началось все, естественно, с прибытия Насера во Внуково-2.
Мне поручили перевод приветственных речей. Речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е.Ворошилова я сам предварительно перевел на арабский язык и довольно бодро ее зачитал. Насер обычно говорил очень просто, без изысков, с повторами сказанного, и я не особенно беспокоился за перевод, но как раз здесь, как оказалось, была заложена мина большой мощности. Насер начал читать какой-то сложный казуистический текст, подготовленный МИД Египта так, чтобы речь не выглядела ни просоветской, ни антизападной, и некоторых фраз я просто не понимал. Перевод получился, мягко говоря, не очень точный. В нем больше всего было восклицаний за здравие. Кстати сказать, в упомянутой книге эта речь Насера подверглась заметному редактированию. Она сильно сокращена и упрощена, но в ней, как это и было на самом деле, не упоминаются ни друзья Египта, ни его противники.
В начале книги есть несколько фотографий, на которых изображены Насер, Хрущев, Ворошилов и я. В тот самый момент, когда я рассматривал эти фотографии в своем кабинете, вошла девушка-стенографистка и заинтересовалась книгой с пожелтевшими страницами. Я спросил ее, знает ли она, кто изображен на этих фотографиях. Внимательно посмотрев на снимки, она сказала: «Этих четырех деятелей я не знаю. Это, наверное, было очень давно!» Да… действительно, «это было недавно, это было давно».
Суета встречи, толпы людей, представление министров— все это несколько отвлекло меня от конфуза с переводом, и мы двинулись в открытой машине по только что отстроенному Ленинскому проспекту. Слева стоял Ворошилов и приветствовал поднятой рукой москвичей, справа в такой же позе Хрущев, посредине монументальный Насер, чуть ли не на целую голову выше наших вождей, а сзади стоял я, чувствуя себя крайне неловко потому, что мне не за что было держаться. В конце концов я вцепился в Насера, делая вид, будто сам его поддерживаю. Хрущев и Ворошилов по очереди рассказывали Насеру в одних и тех же выражениях о новом Ленинском проспекте, а масса вышедших приветствовать Насера людей напирала со всех сторон, и мотоциклистам торжественного кортежа, двигавшимся впереди главной машины, приходилось очень туго. Так триумфально мы въехали в ворота Кремля. Было это 29 апреля 1958 года.
Первый тяжелый день пребывания делегации Насера закончился ужином, который давал Ворошилов. На следующий день — переговоры делегаций и обед, который был дан от имени Хрущева. Обед этот запомнился неестественно длинной застольной речью Хрущева (даже в сильно сокращенном виде она в упомянутой книге заняла более девяти страниц). В это речи было все: и борьба за мир, и Бандунгская конференция, и борьба против испытаний атомного оружия, и новая западная водородная бомба, и тройственная агрессия, и кристально чистая внешняя политика СССР, и мирное сосуществование, и советско-арабские дружественные отношения, и помощь слаборазвитым странам, и многое другое… В конце концов и сам Никита Сергеевич понял, что хватил лишку, а может быть, и есть уже захотел, но, так или иначе, он сказал: «Моя речь, кажется, была несколько длинноватой, но я стремился кое-что объяснить для.
