операцию, издавал все соответствующие звуки, но деньги из щели так и не показывались. Владелец пластиковой карты решал, что банкомат неисправен, выдергивал свою карточку, плевался в сердцах и уходил искать нормальный.
А дежурившая поблизости Линина «банда» забирала деньги и наклеивала новый скотч в ожидании нового посетителя…
Их главной ошибкой было то, что действовали они в одном районе. В один несчастный день милиция, проанализировавшая столь частые ЧП, устроила засаду сразу у нескольких банкоматов – и малолетних мошенников сцапали.
Отбывать два присужденных судом года в детскую колонию отправилась одна Лина – остальных «благополучных мальчиков» отмазали и прикрыли родители.
Вернувшись через два года, она очень скоро поняла: ватага озорных ребят, с которой ей так легко было проделывать все эти фокусы, стала распадаться. Кто-то вырос и поступил в институт, оставив «все эти глупости», кто-то уехал в другой город, кто-то обзавелся куда более видными и перспективными, чем сама Лина, друзьями и подружками. Она осталась в одиночестве и все в той же нищете, потому что мелкие аферы приносили больше адреналина в кровь, чем действительно хорошие барыши.
И плюс к тому Лина внезапна осознала, как она некрасива. Мало того что некрасива – неказиста, смешно и бедно одета. Девушка неоднократно видела, как вчерашние дружки, проходя по двору под руку с какой-нибудь шикарно разодетой студенткой, хмурят брови и отворачиваются от нее, стыдясь признать, что когда-то водили такие сомнительные знакомства…
Тогда она решила развернуться как следует. Прежде всего она поняла, что ее доход отныне должен стать пусть небольшим, но постоянным, и потому взялась претворять в жизнь схему, уже апробированную на практике не одним поколением мошенников: дала в несколько газет объявление о том, что
Она едва не нажила себе ранний радикулит, часами, не разгибаясь, просиживая над этими посланиями. Ответ, который она направляла каждому адресату, был стандартным и содержал в себе нехитрую просьбу «прислать небольшую сумму (от 300 до 500 руб.) на почтовые расходы». Одержимые жаждой поработать надомно люди присылали Лине эти деньги и взамен получали от нее предложение… разместить в газетах пару дюжин объявлений с предложениями той самой «работы на дому по обработке корреспонденции» и получать с доверчивых простаков все те же 300–500 рублей. И находились люди, которые несли в пирамиду свой камень…
Но обманутых и оскорбленных оказалось гораздо больше, чем тех, кто согласился воспользоваться предложенным Линой способом подзаработать. Работники ближайшего РОВДа, которых чуть не затопил поток жалоб от обиженных сограждан, провели стандартный набор оперативно-следственных мероприятий, явились по адресу и взяли девушку с поличным – как раз тогда, когда она надписывала очередные конверты.
На этот раз Лину, как злостную рецидивистку, отправили отбывать свои два года в женскую колонию под Мариинском – затерянным меж снегов и сибирских рек городком, славным только тремя достопримечательностями: собственно колонией, располагавшейся недалеко от нее воинской частью и белым камнем у дороги, на котором, если верить преданию, всем освободившимся зэкам нужно было посидеть, чтобы призвать свое счастье.
Именно на этот холодный, выбеленный задами не одного поколения, камень, она три года назад и опустилась, когда за ней открылись и захлопнулись ворота колонии. Сгорбленная, некрасивая, болезненно- тощая девушка с нездоровым цветом лица вышла на свободу во второй раз. В руке она несла свои нехитрые пожитки: узелок с тарелкой, ложкой, сменой белья и завернутыми в носовой платок деньгами – небольшой суммой, которую администрация колонии выдает отсидевшим свой срок вместе со справкой об освобождении.
Она брела куда глаза глядят, хотя вокзал, на котором Лина могла купить билет и уехать обратно в Москву, находился совсем в другом направлении. Но как-то пусто было в голове и совершенно непонятно, что же делать дальше: пока она отбывала срок, мать-алкоголичка продала за бесценок каким-то «черным риелторам» их квартиру и сгинула в неизвестном направлении. Лина знала это и понимала, что дома у нее больше нет.
Некуда идти…
Чуть не по колено увязая в непролазной дорожной жиже (стоял март, и высоченные сибирские снега только начали таять. Смешиваясь с грязью, талая вода превращала эти места в настоящую топь), она кое- как добрела до белого камня у дороги и остановилась, чтобы перевести дух.
«А может, дойти-таки до вокзала, и там… все равно конец-то один», – думала она, глядя на бескрайнюю серую равнину. Ей представилась сцена из «Анны Карениной» – фильма, который в порядке выполнения просветительских задач привозили к ним в колонию. Вокзал, перрон, шум приближающегося поезда. Удивительно красивая женщина в дивной шляпке с вуалеткой размашисто крестится и…
И все позади. Впереди – только вечный сон и покой…
…Но, видать, белый камень у дороги не зря имел славу спасителя заблудших женских душ. Именно здесь, у этого камня, встретила Лина свою судьбу.
Сперва она услышала бодрое тарахтение, напомнившее ей давно забытый звук газонокосилки – так когда-то одетые в оранжевые жилеты рабочие убирали траву возле ее дома.
А потом сквозь тарахтящие звуки пробился чей-то голос. И Лина увидела…
Трактор! Самый настоящий, хоть небольшой и вертлявый! Раскидывая по сторонам грязь и глину, он жизнерадостно приближался к ней со стороны той самой дороги, с которой она только что сошла, чтобы присесть на камень.
– Здорово, сестренка! – Из трактора высунулся разбитной, полный и лысый мужик с широкой грудью и огромными, исколотыми татуировками руками. Ему, видать, нипочем была нынешняя сырая простудная погода: на Линином спасителе красовались только далеко не первой свежести тельняшка и легкие парусиновые брюки, заправленные в громадные резиновые сапоги. – Застряла?
– Застряла, добрый человек, – ответила Лина, отчего-то зардевшись.
– Помогти, что ль?
– Пожалуйста, если вам нетрудно! До трассы хотя бы довезите, а еще лучше – до вокзала. Я отблагодарю, сколько скажете.
– Да ладно, не бзди! Сестренке на дороге помочь – святое дело. Тебе куда надо-то?
– Мне… – Лина смешалась. А правда, куда ей? Получалось, что никуда.
– Тю! – свистнул избавитель. – Так ты из откинувшихся, что ль?! То-то я смотрю – узелок да бушлат казенный! Когда освободилась, сестренка?
– Сегодня…
– Тю! Сегодня! Ну так тогда это… Тогда с волей тебя, это… поздравляю! А на чем залетела?
– Так, – уклонилась от ответа Лина. – Долго рассказывать… Вы как… Вам как удобнее будет? Чтобы я в кабину или… – Она покосилась на ржавый прицеп, который волочился вслед за трактором. Вдруг он предложит ей взгромоздиться на эту ржавую железяку?
– Давай сюда, – чуть не наполовину высунувшись из кабины, тракторист протянул ей широкую, заскорузлую от мозолей ладонь. – Оп-па! Какая ты легкая, как девочка. Да ты и есть девчонка еще неразумная, – удивился он, когда Лина сдвинула платок и повернула к нему свое разгоряченное лицо. – Тебе сколько лет-то, сестренка?
– Двадцать два.
– Точно – птенчик, – отмахнулся тракторист.
– А вам… сколько… лет? – осмелела Лина.
– Мне-то? Я, пожалуй, девка, тебе не просто в отцы – в деды гожусь. Ну ладно. За разговорами до следующего утра не доберемся. Говоришь, на вокзал тебе?
– На вокзал.
