полагал, давно позабыты. Перемещая эти предметы, можно заставить человека вспомнить любую деталь любого литературного произведения.
Атанатос повел рукой, полностью завладев вниманием императора.
– Воспоминания – всего лишь последовательная смена декораций и костюмов. Словно актер, играющий роль. Здесь, ваше величество, если мы пожелаем, мы сможем постичь тайны мироздания.
Император был потрясен.
– Не навеяна ли эта идея работой Симонида Кеосского? – «Зимонида Кеоззкого». – Я недавно приобрел несколько его работ и ознакомился с ними. Мир должен благодарить флорентийца Козимо де Медичи, который спас множество древнегреческих манускриптов от лап невежественных турков, которые посмели вторгнуться за стены Византии. И сейчас эти недостойные животные терзают мои границы, приводя меня в ярость. Западный мир, похоже, вечно будет сражаться с восточными варварами.
Ноздри Атанатоса раздулись от гнева. Он был не в силах вынести такой поток оскорблений. И от кого? От человека, который едва способен говорить членораздельно!
– Симонид считал, что память поддерживают пространственные доли, ваше величество. Ничего более.
– Разве мы не имеем здесь то же самое? Я вижу на одной полке портреты моих предков, на второй – манускрипты и воззвания. Поддержка памяти. Забавные люди эти греки.
– Они несносны!
Ярость Атанатоса эхом прокатилась вдоль изогнутых арок Театра Памяти и гулко отразилась от каменных стен Пороховой башни.
Сирокко молчал, следя за огнем в тигле, где бурлила темная жидкость в маленькой стеклянной колбе. Вокруг стояли реторты и перегонные кубы. Искоса мальчик наблюдал за озадаченными лицами Браге и Кеплера. Хорошо, если император не прикажет казнить дерзкого ученого. Повысить голос на сюзерена равносильно самоубийству.
Но, невзирая на обычную меланхолию, император изволил рассмеяться.
– Какая самоуверенность! Вы меня удивляете, Атанатос. Прошу вас, скажите, кого вы цените выше?
– Себя я ставлю выше любого грека, ваше величество.
Рудольф восхищенно хлопнул в ладоши.
– Проживи вы тысячу лет, Атанатос, вы все равно никогда не сравняетесь с греками. Греки привносят в мир новое. Турки отнимают. А мы, остальные, находимся посередине.
Сирокко понял, что нужно остановить этот спор.
– Мастер Атанатос,– крикнул он,– варево готово!
Ученый наконец смог взять себя в руки.
– С вашего разрешения, ваше величество, мы приступим.
Сирокко прошел через один из пяти входов и протянул императору булькающее зелье.
Император задержал взгляд на бледном лице ученика с яркими пятнами румянца на щеках.
– Какое свеженькое личико! Какие пухлые губки!
Сирокко опустил глаза долу, избегая смотреть повелителю прямо в глаза. Рудольф взял его пальцами за подбородок.
– Сперва попробуй сам.
Сирокко покорно поднес колбу к губам и отхлебнул волшебное зелье. В нем не было отравы.
– Это ваш горячий шоколад, ваше величество. Я смолол бобы сегодня утром. Видите, пальцы до сих пор стерты.
Император взял колбу.
– Не понравилось?
– Возможно, немного тростникового сахара сделало бы вкус более приятным, ваше величество. Но не думаю, что этот напиток войдет в моду.
– Надеюсь, нет. Это наш фамильный секрет.
Атанатос бросил на Сирокко повелительный взгляд, и ученик поспешил улизнуть за сцену.
Рудольф с сомнением поднес колбу к губам.
– Это и есть ваш эликсир, Атанатос?
– Масло какао-бобов не помешает, ваше величество. В нем тоже таится магическая сила, которую можно использовать. Но горячий шоколад – всего лишь малая часть общей схемы.
Он подождал, пока император не осушит до дня стеклянную колбу, после чего показал на один из портретов. Картина изображала женщину.
– Это ваша тетя Мария, ваше величество…
– Слава богу, я знаю, кто это такая! Зачем вы повесили сюда эту старую каргу? Глядя на нее, я всегда вспоминаю о потерянном зубе. До поездки в Испанию у меня был полный набор. Она надеялась выбить из нас с младшим братом Эрнстом протестантскую дурь, которой мы набрались в Вене. Направила нас в Мадрид, чтобы мы приобщились католической строгости местного двора.
