Расторопность слуги могла вызвать и уважение! При иных побуждениях.
Из костей пострадали только ребра, и пальцы на правой руке оказались раздроблены. Решение этого вопроса Фейран отложил до того момента, когда станет ясно, что парнишка все-таки выживет. Да и жалко было его калечить: судя по подушечкам пальцев на менее пострадавшей руке, мальчик играл на каком-то струнном инструменте.
Не порадовало и другое: помимо внешних ран, судя по симптомам, в наличии имелось внутреннее кровотечение. Насколько оно серьезно и в какой степени пострадали от побоев внутренние органы, врач пока сказать не мог. Зато он обнаружил нечто, что его удивило, но от части прояснило некоторые вопросы: торопившийся, а может просто брезговавший, слуга не стал снимать с раба украшения, расположившиеся в самых неожиданных местах.
То и дело передергиваясь от отвращения, - а только такую реакцию вызывали у мужчины некоторые местные традиции как бы долго он не жил на востоке, - Фейран не тронул вызывающе торчавший в головке пениса стерженек, но миниатюрные колечки из сосочков, превратившихся в сочившиеся сукровицей нарывы, пришлось вынуть.
Опять- таки встал вопрос резать или не резать, но и его врач отложил, как не самый срочный на этот момент, и перешел к той части тела, которая обычно остается одной из самых интимных.
Не приходилось сомневаться, каким образом использовался этот мальчик: чистая ткань под его бедрами успела пропитаться кровью. Это было скверно, парень и так потерял ее достаточно, но представляло собой лишь часть проблемы. Мужчина вообще сначала растерялся с чего ему начинать и с какой стороны браться за то, что зияло между тощими ягодицами.
Расценив подобное как вызов всем его знаниям, умениям и вообще его воле, когда он избирал свое непростое призвание, Фейран взялся за инструменты, хотя в глубине души не был уверен, что будет достойным растягивать мучения парнишки, кем бы он ни был. Шок от кровопотери и боли тоже не стоило сбрасывать со счетов.
Однако, раз уж разговор зашел о достоинстве, с некоторым раздражением решил порядком утомившийся врачеватель, возможно мальчишка впервые послужит чему-то более полезному и благородному, нежели разврат и похоть.
Разумеется, он имел в виду медицину как науку. Уже прикидывая список средств и снадобий, которые сможет опробовать без проблем на таком удачном объекте.
С тех пор, как Фейран стал владельцем жалкой кучки костей и ошметков мяса, которая не так давно была человеческим существом, прошел не один день, а его приобретение не торопилось приходить в себя. Обрадовать это могло только дилетанта, - мол, не мучается от боли. Боль есть, не зависимо от того воспринимает ее рассудок или нет, и причина ее никуда тоже не девается. На лицо были все признаки тяжелого шокового состояния, не говоря уж о том, что в свете возможного ушиба (сотрясения уж точно) мозга, долгое беспамятство становилось врагом, а не помощником. Фейран сделал еще одну графу в своих наблюдениях, прекрасно зная, что бесполезно бороться со следствием, не поборов причину.
Спустя сутки стало ясно, что внутренние разрывы не настолько опасны, чтобы стать смертельной угрозой: по всей видимости, тот, кто бил, был специалистом в своем деле, как и он в своем, и делал это так, чтобы забава не окончилась слишком быстро. Хотя почки мальчишке все-таки опустил, по всем симптомам…
Внешние повреждения имели тоже вполне благополучную картину, точнее - отсутствие отрицательной.
Не нужно думать, что молодой лекарь с живодерским азартом бросился испытывать на пострадавшем рабе все возможные изобретения и идеи. Нет, все его действия были обоснованны, и если он замечал, что какой-либо компонент оказывает более сильное заживляющее либо противовоспалительное действие, то немедленно пускал его в дело, в противном случае возвращаясь к более удачному варианту. Все же его целью было, чтобы лечение оказалось успешным.
И не только ради будущих пациентов, - ведь мальчик перед ним тоже был человеком, несмотря на род своих занятий.
Фейран, - а точнее Тристан, но свое настоящее имя он уже почти забыл, все больше врастая в местную жизнь, закрутившуюся вокруг завитками арабески - иногда красивой настолько, что захватывало дух, иногда грубой, как у нерадивого ремесленника, иногда мертвой, без души, как потрескавшаяся и облупившаяся мозаика в занесенных песком развалинах, - рабство терпел с трудом. В нем самом гордость играла слишком сильно, пусть даже для сына очень богатого купца. Старший брат подшучивал над ним, - беззлобно, - говоря, что ему следовало родиться дворянином. Уж не подгуляла ли дражайшая мачеха с каким-нибудь графом?! От мудрых сентенций отца, что купить можно все, было бы предложено, - у семнадцатилетнего юноши сводило скулы. Апогеем стало увлечение прекрасной Луизой де Бретей: золотоволосый ангел, подаривший ему свою невинность всеми мыслимыми способами, обвенчалась с не менее родовитым дворянчиком, годившимся ей в дедушки, на следующий же день, как Тристан уехал по отцовскому поручению, от которого невозможно было отказаться.
Медицина заменила и семью, и страсть, а Фесс давно уже стал единственным домом. Его и на улицах уже не приняли бы за европейца, даже если бы он оделся в их платье. Не только одежда, походка, жесты - стали иными. Тридцать лет - уже не юность, новые привычки заменили прежние… И лишь одну он не мог разделить.
Фейрану даже приходилось напоминать себе о том, чтобы воспринимать рабов этакого рода за людей. Раскрашенные куклы, жадные до блестящих побрякушек, сладостей и члена хозяина… Чего еще они могут заслуживать!
Допустим, как и многие грехи, грех мужеложства и прелюбодеяния, мог быть смягчен различными обстоятельствами, - восточная вкрадчивость подкреплялась европейской изворотливостью, но - в спор вступала впитанная с молоком матери христианская двуличная мораль, - распущенности оправданий быть не может!
Иногда те, к кому судьба была излишне милостива, полагают, что остальные просто плохо старались.
И уж разумеется, в любом случае могли бы быть столь же нравственны!
Все подобные благие соображения пока не имели прямого отношения к Айсену: Фейран был лекарем до мозга костей. По-прежнему находившийся между жизнью и смертью мальчик, оставался для него только пациентом, страдающим замученным существом, которое без его помощи не задержалось бы на этом свете.
Врач от души порадовался достигнутому успеху. Пока говорить можно было только о простейших реакциях, но мальчик определенно шел на поправку. Взгляд еще не был осмысленным в полной мере, но глаза реагировали на свет и движение естественно. Опухоль спала, и необходимости в компрессах, из-за которых больной напоминал свежую мумию, больше не было.
Фейран хмуро отметил, что даже с сине-зелеными пятнами кровоподтеков по всему лицу, мальчик действительно довольно миловиден. Наверняка пользовался популярностью, пока не доигрался, нарвавшись на какого-то ублюдка.
То, что довелось перенести парнишке, не попадало даже под самое размытое определение наказания, хотя бы потому, что продолжалось изо дня в день. Отрешиться от острой жалости, обрабатывая последствия учиненных истязаний, было трудно, но лекарь и так делал все, что возможно. Любуясь своим мастерством, он тщательно составлял косточки и сшивал ткани, убив на это полдня, зато мог честно сказать, что превзошел самого себя. Скорее всего, пальцы все-таки не будут работать, как было задумано создателем, но кисть не останется безнадежно искалеченной. Язвы на груди снова приняли вид нормальной здоровой плоти, только слева у ареолы соска остался тоненький рубчик после операции, когда врач вскрывал абсцесс.
Но на фоне этих положительных изменений, была одна рана, которая могла с легкостью перечеркнуть все остальное. Мальчик продолжал исходить кровью после каждого оправления надобностей. Старый немой раб Хамид, которого Фейран держал у себя из жалости и заменявший ему помощника, лишь головой качал
