вещи на сцене, заставить девушек кричать.
– Ничего подобного, – возразил Эмерсон. – Это все было принято в шестидесятые, но этого дерьма сейчас даром не надо.
– Он должен связать себя с каким-нибудь большим делом, – говорила журналистка, перебирая бусы на шее, которые охраняли от сглаза. – Может быть, делать что-то для предотвращения ядерной угрозы или загрязнения среды.
– Нет, все дело в одежде, – настаивал модельер, – нельзя больше носить черную кожу. Надо обновить костюмы.
– Костюмы устарели, – резко возражал Сидни, – а мы должны теперь больше обращать внимания на молодежные вкусы.
Дизайнер упорствовал:
– Нет, сейчас в моде ученость и умудренность.
– Да все это дерьмо, – сказал без обиняков Эмерсон, и на этом разговор оборвался.
Нейчур жаловалась Лорен, что ее мнением пренебрегают и вообще ею самой.
– Мы всегда говорим только о нем. А когда же обо мне? Я тоже знаменита!
– Ты вышла замуж за рок-звезду, – возражала Лорен, – и он в первую очередь должен думать о себе и собственных интересах, особенно накануне турне.
– Да я не завидую, нет у меня никаких таких чувств, – продолжала Нейчур, – но ведь я тоже не какая- нибудь, ничего не стоящая девка по соседству. Я заслуживаю большего внимания, разве не так?
– Ну, это как посмотреть, – осторожно возражала Лорен. – Неужели тебе нужно внимание со стороны этих подлипал?
Нейчур хихикнула:
– Ты права, как всегда. Кому они нужны?
– Тебе нужно самой снова начать работать. Ты ведь не создана, чтобы век сидеть у ног Эмерсона. Докажи ему, что ты человек независимый, – ведь именно поэтому он и женился на тебе, правда?
– М-м-м… – Нейчур не совсем была в этом убеждена. – Не знаю.
– Ладно, зато я знаю, – сказала очень твердо Лорен. – Никогда ничем не жертвуй из-за мужчин.
Прошло немного времени, и между Нейчур и Эмерсоном снова вспыхнула их обычная бурная ссора. На этот раз ее запалила Эйприл, которая невинно заметила, что видела Селину, самую яростную соперницу Нейчур. И видела по телевизору, она обсуждала свою первую роль в кино.
– Ха! – сказала Нейчур презрительно. – Кого она играет, самую неудачливую проститутку года?
В это время все сидели в комнате для завтрака, ковыряя вилками во множестве овощных и фруктовых салатов. Эмерсон должен был похудеть на несколько фунтов, а это означало, что сытая еда не дозволяется никому.
– Ну, любовь моя, – сказал он коротко, – зачем ты так? Селина тебе плохого ничего не сделала.
Этого было достаточно, чтобы Нейчур зашлась во взрыве ревнивой злости, бросаясь то на одного, то на другого.
– Сейчас в волосы кому-нибудь вцепишься, да? – насмешливо сказал Эмерсон – он тоже взбесился: зачем она демонстрирует перед всеми свой дурной характер!
– К черту! – заорала Нейчур, схватила тарелку с цикорным салатом и бросила ему прямо в лицо. – Убирайся опять к Селине, если хочешь! – и с грохотом выбежала из комнаты.
Лорен было неловко за них обоих – за Эмерсона, в волосах и на лице которого застряли листья салата, заправленного маслом, и за Нейчур, которая перед всеми разыгрывала из себя ревнивую дуру.
Эмерсон гневно глянул на свиту.
– Убирайтесь к черту, – скомандовал он. – На сегодня шоу окончено.
Все покорно ушли. Лорен последовала их примеру.
– Тебе уходить незачем, – сказал он вслед.
Но она притворилась, что не расслышала, и поспешила наверх в свою комнату, где позвонила по телефону и заказала место на самолет в Нью-Йорк на следующее утро. Она сдержала обещание и пробыла четыре дня. Этого более чем достаточно.
Позднее в тот же день она решилась пойти в бассейн. Она видела, как Эмерсон уехал. Нейчур после бешеной вспышки сидела взаперти у себя с самого завтрака.
Как было чудесно лежать в тишине и в одиночестве под солнцем! Ни оглушительной рок-музыки. Ни воплей Нейчур. Ни абсурдных разговоров свиты.
Она закрыла глаза и стала думать о чем придется. Ей вспомнились Босвелл и родители, Мег, Сток и прочие. И наконец, она стала думать о Нике.
Господи, но она не хочет о нем думать. Она старалась выбросить его из головы, старалась изо всех сил – не стоило опять возвращаться памятью к тем сладким и горьким дням, так больно вспоминать.
Ник Анджело: черные волосы, зеленые глаза, убийственная улыбка. Ник, которому она так безоглядно отдалась.
Ник, который удрал, даже не попрощавшись, и оставил ее беременную, одну.
Она открыла глаза и постаралась больше не думать о нем. Наклонившись над ней, оседлав ножку
