общественности» пункт о запрете правого руля будет вычеркнут из текста нового техрегламента для стран Таможенного союза. Эти возвратно-поступательные движения будут продолжаться ещё долго, вновь и вновь тревожа и без того задыхающийся рынок. Я больше не радуюсь помилованиям правого руля, как уже и не паникую при очередных угрозах его запрета. Я понимаю, что по большому счёту мы проиграли. А может быть, и не должны были выиграть вовсе.
…Море сбросило свой ледяной бронежилет, город — прошлогоднюю асфальтовую шкуру. Я ехал по своему городу на свежей машине, и впереди снова было целое лето. Их будет ещё много, этих лет. На дороги уже выползли первые мотоциклисты. На стратегическом маршруте — от стоянки, где ночует моя машина, к жилым массивам, где ночую я, — открылся киоск с разливным пивом. Там продают пиво новой марки — светлое, нефильтрованное, 3,6 %, под названием «Праворульное». Владивостокский поэт Иван Шепета написал стихи:
Я открыл окно и впустил внутрь шумы весеннего города. Мимо проносились тёплые автомобильи сердца, обдавая меня едва уловимыми волнами нагретого воздуха. Почувствовав запах отечественного выхлопа, я завертел головой. Точно, мимо проскрипел старый «уаз-буханка»… На «зебру» ступила юная красавица. Я плавно, но решительно притормозил, чтобы машина вежливо кивнула капотом. Красавица пошла по «зебре» и улыбнулась мне.
Глазами я привычно сканировал окружающие меня машины. Вот «камрюха» года 91-го. Была бита в зад, а сделана «на отъе…ись»: зазоры между крышкой багажника и крыльями, мягко говоря, неровные. Вот «сафарь». Иногда их выпускают под именем «патрол». «Ниссан-патрокл» — тут же сочинилось название марки в честь владивостокской бухты Патрокл, куда я недавно ездил смотреть на дельфинов, вдруг приплывших к нашим берегам. Да, «ниссан-патрокл». И ещё — «мицубиси-корч»… Впереди маячит изысканная корма редкого здесь «порша». Сбоку — трёхдверная Honda-HRV, формой и цветом напоминающая обломок кирпича. «Короллка» в сотом кузове, заслуженная лошадка. «Коробка откат» — гласит наклейка на заднем стекле. Этот город за двадцать лет совсем отвык от «механики».
На сопку ползёт известный всему городу когда-то оранжевый «кубик» — Nissan Cube. На нём ездят две девушки, постоянно попадающие в аварии. Сначала модный оранжевый «кубик» лишился обвесов и бамперов, потом стали постепенно заменяться остальные кузовные элементы. Со временем девушки перестали их красить в «родной» цвет. Так и ездили — бампера белые, одно крыло — серебристое («цвета оградки»), другое — чёрное… Зачем, мол, красить — всё равно снова вкоцаем. Так и все мы рано или поздно добьём, доломаем свои ласточки-дзидоси, пока они не превратятся в скрипучие, щелястые, много раз травмированные корчи.
Вот и «кайрон» — таких «корейцев» теперь собирают у нас, на бывшем Дальзаводе. Серебристый, вполне симпатичный… «Корейцы» отличаются от «японцев» примерно так же, как корейцы отличаются от японцев. Сначала все кажутся на одно лицо, а потом начинаешь их различать — по наклону кузовной стойки, по углу стопаря, по линии крыла — и уже не понимаешь, как раньше мог путать.
Электронная японская тётка, спрятанная в «торпеде», не знала, что она уже не в России и что возвращения в Японию не будет. При каждом включении зажигания она просила меня вставить в специальное устройство карту для быстрого проезда платных дорог, чтобы шлагбаум открывался загодя. Мне было её немного жаль, эту гейшу, навсегда прикомандированную к моему автомобилю, но я не знал японского и не мог ничего ей ответить. Я молча ехал по азиатской земле, которой мы когда-то овладели, сделав её русской, — по нашему дальневосточному праворульному зазеркалью. На одной из «японок», которых мы предпочли нашим родным «волжанкам».
На перекрёстке среднеазиатские трудяги укладывали в выдолбленные ямы горячую, дымящуюся асфальтовую кашу. Едва слышное в открытое окно цоканье камешков, забившихся между канавками протектора, напоминало полузабытый треск виниловых пластинок на родительском проигрывателе. Впереди на грязном багажнике старого «маркообразного» было начертано пальцем: «Хочу домой в Японию!». Пробка под шорох резины о разогретый асфальт и раздражённое мяуканье чаек ползла прямо в небо. Агония продолжалась.
В переводе с автомобильного (краткий курс приморского автожаргона)
Лишь некоторые из приводимых ниже слов могут быть отнесены к сугубо приморской ветви автомобильного жаргона, и то с натяжкой. Но я посчитал оправданным озаглавить данное приложение именно так. Хотя бы потому, что эти словечки и выражения представляются мне необходимыми и важными, как сейчас говорят, маркерами Владивостока рубежа XX и XXI веков.
Адэшка — «универсал» Nissan AD, одна из самых дешёвых и деревянных моделей японских автомобилей вообще. Также — адэха, аццкая машина.
Аквариум — микроавтобус или вэн со стеклянной крышей либо любая машина со стёклами без тонировки.
Аристон — Toyota Aristo, престижный седан.
Балалайка — легкая, маломощная, небольшая, низкосидящая машинка. Также — шушлайка, пузотёрка, табуретка.
Банан — так называемая неполноразмерная запаска. Если на джипах запасное колесо обычно не отличается по размеру от штатных и крепится снаружи автомобиля, на задней двери, то у легковушек запаска, как правило, хранится внутри и в целях экономии багажного пространства имеет меньший размер. Предполагается, что на такой запаске автомобиль должен ехать не далее чем до ближайшего шиномонтажа (отсюда синонимическое наименование — докатка). В японских автомобилях это колесо обычно имеет ярко-жёлтый диск, отсюда и название (другие варианты — желток, таблетка, бублик).
Бегемот — Toyota Camry/Vista выпуска 1990–1994 годов.
Беспробежный автомобиль — имеется в виду без пробега по России. На авторынке «Зелёный угол» продаются в основном именно беспробежки. Близко по значению определение «свежая машина».
Бешеная табуретка — небольшая и несерьёзная с виду машинка, обладающая способностью стремительно ускоряться.
Бочка — седан Toyota Corona 1992—95 годов выпуска. Прозвище получила за пузатые, как бы надутые изнутри бока.
