Призрак бомбея

Джагиндер положил девочку на простыню.

Тяжелые веки тантриста приподнялись.

— Уйдите, — рявкнул он. — А вы, — ткнул он в Маджи, — вы подойдите.

— В чем же состоит ее недуг? — поинтересовался жрец. Он уже успел проголодаться, хоть и съел по пути три самосы.

— Она не разговаривает, — ответила Маджи. — Гляньте, вся взмокла.

— Ныне она в руках Господа, — произнес Пандит-джи, увиливая от всякой ответственности за судьбу девочки. Он вылил целую банку масла в железный кунд и чиркнул о пол спичкой.

Тантрист провел рукой по телу Мизинчика и негромко затянул гортанный слог ма. Звук постепенно усиливался, все больше напоминая вой. пока не перерос в ужасающий крик.

Пандит-джи нервно поддерживал мерцающий огонь, торопливо бормотал молитвы и шарил в мешочке с самагри для пуджи. Но глаза его помимо воли косились на тантриста. Домочадцы замерли чуть в стороне, сердца их взволнованно застучали. Маджи переводила взгляд со жреца на тантриста и обратно, будто не зная, кому из них довериться. Туфан спрятал лицо за паллу Савиты.

На улице лил дождь и грохотал гром.

Тантрист запел снова, на этот раз еще быстрее, заглушая не менее истовые молитвы жреца. Маджи неожиданно закачалась взад-вперед, словно пытаясь угнаться за их бешеным ритмом.

Язык священного пламени вдруг вырвался из железного кунда и опалил густой клок волос над пупком Пандит-джи. Жрец взвизгнул и приложил к животу промасленную тряпку.

Тантрист зачерпнул из сумки черного пепла и нарисовал линию вокруг шеи Мизинчика, дабы запереть дух в ее теле на время допроса. Затем тантрист произнес мантру, выдыхая заклинание прямо в лицо Мизинчику.

Она открыла глаза, и тело ее затряслось.

— Боло! — скомандовал тантрист, глаза его засверкали, а густая спутанная борода свирепо затряслась. — Сучх боло! Скажи правду!

Мизинчик начала извиваться на полу и кричать, будто на нее кто-то напал.

Пандит-джи учащенно задышал — его грудь ходила ходуном, точно у перепуганной пташки.

— Кунтал, — насилу прошептала побледневшая Савита. — Уведи мальчиков.

Кунтал кивнула, но Нимиш, Дхир и Туфан не сдвинулись с места, завороженные представлением, что разворачивалось перед ними.

— Кали Мата ки джай, Шанкар Бхагван ки джай. Да победит богиня Кали! Да победит бог Шива! — распевал тантрист низким, глухим голосом, многократно отражавшимся от стен.

— Ки джай, — эхом отозвался Пандит-джи, повторяя знакомые слова.

Что-то схватило Маджи за горло — непредсказуемый страх, все более настойчивый, стиснул ее. В ушах звучал нечеловеческий стон, словно духи кружили над головой, исторгая древние рыдания.

— Боло! — выкрикнул тантрист. — Чего ты хочешь?

Губы Мизинчика шевельнулись, и утробный, скрипучий голос, совсем не похожий на голос Девочки, ответил:

— Обладать!

— Зачем ты вошел в тело этой девочки? Она тебя не звала!

— Она! Она! — укоризненно завыл голос.

— Кто ты?

— Авни.

Савита вскрикнула и загородила детей.

— Ты не получишь их, ведьма! Ты забрала мою дочь, разрушила мою жизнь! Тебе этого мало? Мало?

Трясущейся рукой Джагиндер обхватил Савиту, а другую сжал в кулак, изготовившись ударить этот странно знакомый голос, спасти свою семью. Айя вернулась. Ослушалась и вернулась. Он внезапно постиг смысл колеса дхармы во всей его беспощадности.

Кунтал плакала, закрыв руками лицо. Кандж, отодвинув жену за спину, угрожающе выставил скалку. Парвати держалась за живот, перебарывая рвотный позыв.

— Прогоните ее! — яростно потребовала Маджи. — У нее нет права находиться в этом доме! Прогоните ее!

Она прикоснулась к четкам, словно к оружию, и губы ее зашевелились в молчаливой молитве к богам и богиням о милостивой защите. Снаружи стемнело, и в доме легли длинные тени. Дождь барабанил по крыше, в окна и двери, словно требуя, чтобы его впустили.

Тантрист долго смотрел на Маджи, потом закрыл глаза. Комната задрожала от потусторонней вибрации, будто на ситаре щипнули неверную струну и затем усилили звук. Туфан заткнул руками уши. Нимиш поправил очки, в ужасе наблюдая за Мизинчиком. Джагиндер яростно почесал волосы на груди и крепко прижал к себе Савиту. Пандит-&«ш оставил священный огонь и простерся перед идолами, оттопырив необъятный зад.

Тантрист продолжал смотреть на Маджи, его тяжелые веки были почти опущены, виднелись лишь белки глаз.

— Прогоните ее! — повторила Маджи.

Тантрист вытер пепел с шеи Мизинчика и повязал на хрупком запястье девочки витую красно- желтую нить маули.

— Уходи! — велел он. — Кали Мата ки джай! Шанкар Бхагван ки джай! Вишну Бхагван ки джай!

— Славься, Господи! — всхлипнул Пандит-джи.

Тело Мизинчика извивалось, руки непроизвольно жестикулировали. Глаза девочки закатились, из приоткрытого рта безудержно сыпались нечленораздельные звуки. Внезапно она резко села, продолжая трястись всем телом, глаза ее окинули комнату, задержались на перепуганных домочадцах. Темные круги под глазами придавали ей демонический вид. В упор уставясь на Парвати, девочка метнулась к той, что была ближе всех, к Маджи, вцепилась ей в горло.

Нимиш прыгнул вперед, чтобы оттащить Мизинчика.

— Уходи! — заорал тантрист, вскочив на ноги. Он резко щелкнул по полу кнутом. — Ты хочешь невозможного! Твое насилие запятнало тебя, но то, что можно отдать, будет отдано. А теперь УХОДИ, оставь это невинное дитя!

Мизинчик затихла и рухнула на руки Нимиша, глаза ее вновь закатились. Она тихо простонала и умолкла. Маджи, тяжело дыша, держалась за горло, Джагиндер помог матери лечь на кушетку.

Пандит-джи неуверенно отодвинулся, сел и вытер лицо промасленной тряпкой.

Тантрист стоял расставив ноги, с него градом лил пот. Волосы его растрепались и свисали теперь толстыми канатами. Кнут он держал высоко, готовый снова ударить, если понадобится. Тантрист посмотрел сверху на Мизинчика, внимательно разглядывая налившимися кровью глазами ее тело. Затем неторопливо обратил взгляд к потолку и опустил кнут.

— Она очень слаба, — наконец произнес тантрист. — Этой ночью умрет.

— Нет! — выкрикнула Маджи и зарыдала. — Нет! Нет! Нет!

Дхир и Туфан заплакали.

— Девочка-призрак, — тантрист ткнул в угол коридора, где висел крошечный комочек, похожий на высохшего паучка, — в полночь умрет она.

Пандит-джи запрокинул бледное лицо и впал в беспамятство.

Мизинчика осторожно уложили в постель Маджи. До полуночи оставалась лишь пара часов — до конца четвертого дня, когда маленький призрак навсегда будет изгнан, а душа младенца возвратится в мир иной, дабы одиноко прокладывать путь сквозь серые волны неведомого к новому рождению.

Оглушенное привидение свернулось клубочком в пластмассовом ведре рядом с разломанной