Призрак бомбея

усердно пили чай, оставляя на дне фарфоровых чашек сахарный осадок.

Мизинчик продолжала ухаживать за бабкой почти так же, как раньше: писала письма, присматривала за комнатой для пуджи, передавала указания прислуге. Но по какому-то негласному уговору она занимала теперь более важное положение. Вернувшись в тот день в бунгало и решив побороться за собственную судьбу, она заявила о своих правах на законное место в доме Митталов. А потом долгими днями и ночами поражалась, как животворящие руки Маджи, принесшие ей самой столько радости и любви, могли причинить такие страдания.

Инспектор Паскаль так и не разрешил загадку исчезновения Милочки Лавате, и эта единственная, вопиющая неудача никогда не давала ему покоя. Однажды ему показалось, что Милочка идет глухой ночью по Колаба-козуэй и останавливается перед «Прелестной модой», словно о чем-то вспомнив.

— Мисс Лавате! — окликнул он и бросился к ней. — Мисс Милочка Лавате!

Но не успел он пересечь улицу, как видение испарилось. Еще пару недель он получал рапорты от коллег из Мадраса и Пондичерри, которые тоже якобы видели девушку на побережье.

Возможно, им это не померещилось. Ведь той жуткой ночью в Аравийском море, когда она нырнула в студеную, бездонную пучину, Милочка получила от Авни неожиданный дар: способность постижения своей судьбы. Истинной судьбы — быть свободной.

Поскольку Милочка так и не нашлась, газеты без устали писали о ее загадочном исчезновении, и этот случай вошел в анналы истории города. Заподозрили, что она сбежала с Инешем, владельцем рубинового 500-кубового «триумфа», который пропал в ту же ночь, что и Милочка.

Инеша застращали, наложили взыскание, но в конце концов отпустили в обмен на непомерную взятку, которую выложили обезумевшие родители. Правда, со своим любимым мотоциклом он распрощался навсегда.

Харшал Лавате считал, что сестра сбежала назло ему, из-за его навязчивых приставаний. Он понапрасну разбазарил кучу семейных денег на частного детектива, который тратил весь свой гонорар на дорогих европейских шлюх в Камат-хипуре — недалеко от того места, где одна стареющая проститутка покончила с собой, убив перед этим своего юного сына и его дядю девятидюймовым ножом рампури.

Наконец, после многомесячных поисков и внезапного пересыхания денежного потока, детектив представил Харшалу папку со своими находками. В детальном отчете он упоминал «Сутры Ману», или Первые Законы Человечества, объясняя исчезновение Милочки пятым типом брака — исач- хавиваха. «При этом способе, — писал он, — жених соблазняет девушку талисманами и черной магией и женится на ней без согласия родителей. По моему мнению, в ту страшную ночь ее соблазнил не кто иной, как сам дьявол».

Харшал сжег отчет — скорее из страха, чем от ярости. В ту ночь, когда он изнасиловал Милочку, она нанесла ему рану, и у него до сих пор болело где-то глубоко в кишках. Харшал проник в сестру всего лишь раз — один-единственный. Но потом она каким-то чудом высвободилась, повалила его на живот и пронзила сзади. Он так и не понял чем, а лишь почувствовал, как кольнуло внутри и как лопнула кожа, — невыносимая боль! С тех пор у него кровоточила прямая кишка и он жестоко мучился при каждом испражнении. «Уж точно в нее кто-то вселился, — в ужасе решил Харшал. — Какая-то отъявленная нечисть».

Долгими вечерами Вимла перебирала брачные предложения Милочки, сложенные в вишневой сумке, дотошно отслеживая, кого из кавалеров уже окрутили, а кто еще свободен. От месяца к месяцу число подходящих холостяков сокращалось, а вместе с тем угасала и надежда, что дочь когда-нибудь вернется. В глубине души Вимла верила, что Милочка жива, поскольку обнаружила пропажу золотых украшений, которые приберегла для дочкиного приданого. Одна лишь Милочка знала, где они спрятаны. И понимать, что ее побег был преднамеренным, было больнее всего.

Тамаринд выкорчевали, распилили на бревна и увезли — Вимла расплатилась за работу двумя великолепными сари. На его месте посадили манговое дерево, но оно не принялось, впрочем, так же, как ним и гуава. В конце концов этот клочок земли так и остался странным островком увядания, вкрапленным посреди сочной райской зелени Малабарского холма.

Милочкину золотистую дупатту, которую Джагиндер забрал у инспектора Паскаля, заперли и забыли в одном из стальных шкафчиков Маджи, где она и лежала, пока Нимиш не переселился в комнату бабки после женитьбы на Джухи Кханделвал. Одним холодным утром уходящей зимы, когда Джухи открывала китайские шкафчики Маджи, чтобы заменить ее белые вдовьи сари, уже траченные молью, на свои яркие свадебные, она вдруг обнаружила дупатту, изящно вышитую изумрудными лепестками и странно пахнувшую морем. Накидка показалась ей старой, тяжелой, словно в ткань вплелось что-то живое.

— Странно, нй? — Джухи протянула ее Нимишу, как раз читавшему «Встречу с судьбой» Джа- вахарлала Неру.

— «Наступает один из редчайших моментов в истории, — процитировал Нимиш эпохальную речь. — Момент, в который душа нации, долго пребывавшей под гнетом, наконец обретает свой истинный голос».

Джухи всмотрелась в лицо мужа, отраженное в зеркале трюмо. Тяжелый импортный гарнитур из тика достался ей в приданое, там еще были шкаф, комод и кровать того же дерева.

— Нашла среди старых сари Маджи. — Она сделала еще одну попытку, решительно тряхнув перед ним дупаттой. — Это ее?

Нимиш уловил металлическую вспышку в небольшом овальном зеркале: миллионы сверкающих лепестков плыли в море золота, в пучине которого тонула крохотная пташка. Яростная боль стиснула ему грудь, клинком врезавшись в сердце, и в памяти всплыла картина: Милочка стоит под тамариндом, прячась от ливня, и эта самая дупат-та ниспадает на ее бронзовую кожу, пухлые груди, атласный лоб, прижимающийся к его лбу.

— Не знаю, — ответил Нимиш, и книга выскользнула у него из рук на пол. — Да, наверно, бабкина.

Но Джухи заметила на его щеках мальчишеский румянец — ту же краску стыда, какой он заливался в их первые брачные ночи. Мельком взглянув на него изумрудными глазами, она бросила дупатту на кучу старых сари, хоть ее и кольнуло сомнение.

— Попрошу Кунтал унести их, ведь на Маджи они уже не налезут, — сказала она и, связав все в узел, решительно вышла из комнаты.

Нимиш сел на кровать и уставился на мешок с одеждой, борясь со страстным желанием достать осколок прошлого и хотя бы на миг прижаться к нему щекой…

…В отчаянии пролетело несколько месяцев, о Милочке не было ни слуху ни духу, и тогда мать втайне договорилась о встрече с Джухи и ее семьей. Сидя напротив Джухи в ресторане и багровея от злости, Нимиш понимал, что угодил в ловушку, ведь если парень встречается с девушкой лицом к лицу, это равносильно помолвке. Как потенциальный жених он имел право отказаться, но отвергнуть девушку — значит погубить ее репутацию, а Нимиш не мог нанести подобное оскорбление. Савита знала, что для ее старшего сына девичья честь превыше собственных желаний, и использовала это против него. Поэтому свадьба состоялась. Всеми силами Нимиш старался избавиться от прошлого во имя будущего — ради своей молодой жены, которую искренне боготворил. Но глубокой ночью, когда они сплетались в любовных объятиях, он видел перед собой лицо Милочки. Всегда только ее…

Нимиш подавил непреодолимое желание развязать узелок и навсегда избавиться от того свидания под тамариндом, от воспоминания столь драгоценного и столь божественного, что перехватывало дыхание. Нимиш даже порой задумывался: а было ли все это на самом деле?

— Джухи, — наконец позвал он жену натянутым голосом, вставая и поспешно вытирая слезы на глазах. — Джухи, мне надо в университет.

Затем, нежно дотронувшись до узелка с платьями, словно это была шелковистая щека самой Милочки, он вышел из комнаты.

— Ними, — крикнула вдогонку Савита, царственно восседая за обеденным столом рядом с тарелкой золотистых пирожных. — Иди завтракать.

— Я приготовила тебе чай, как ты любишь, — тихо добавила Джухи, протягивая чашку.

Но Нимиш покачал головой и вышел из бунгало. Он попросил Гулу отвезти его на трамвайную