мыслями или страхами. Но сейчас… Сейчас всегда казавшийся безопасным и уютным анклав представлялся мне самой настоящей тюрьмой. Люди поговорили, и жизнь пошла своим чередом. И только Невидимка не забыл и не простил. Он продолжал открыто горевать. А со мной, кроме как по делу во время патрулирования, больше не разговаривал. Можно подумать, я виновата! Мне было горько и обидно. Очень больно и очень обидно.
После церемонии имянаречения ко мне подошел Шнурок:
– Спасибо, что помогла с подарками.
С того дня случилось столько всего, что я успела позабыть о своих далеко идущих планах. А ведь хотела узнать, как там на самом деле обошлись с Норными. Правда, сейчас уже особо не хотела. Ну, узнаю, и что? Только тяжелей на сердце будет… Но раз уж Шнурок сам подошел, отчего бы и не поинтересоваться.
– Да ладно. Всегда рада помочь, если что.
И мы пошли бок о бок, он распространялся о том, как тяжко работать на Белую Стену. У Шнурка, насколько мне известно, друзей не водилось. Может, ему и поговорить-то не с кем. Так что можно и послушать его излияния – мне это не в тягость.
Наконец, он выговорился. И я сказала:
– Слушай, я тут видела, как группа вернулась с кучей всего. Тебе, наверное, придется все это перебирать и раскладывать для Хранителя.
– Да уж, – вздохнул он. – Они это никому, кроме меня, доверить не могут.
– И сколько ж мы за такую кучу товара отвалили?
Я напряглась в ожидании ответа.
– Да пару мешков рыбы. Охотники сказали, что эти Норные – хитрые ребята. Никого не пустили в поселение, пока Охотники не передали рыбу через узкую щелку в стене.
Ф-фух… Как же мне полегчало… А ведь я была готова подозревать всех и вся! Ну да, старейшинам иногда приходится принимать жесткие или даже жестокие решения. Но это не от того, что они бесчеловечные и безжалостные. Ф-фух, прямо как камень с сердца упал…
Я еще поболтала со Шнурком о том о сем – ну, чтобы он не заподозрил, что я все это время охотилась за информацией о Норных. Он мне, кстати, нравился – хотя в анклаве Шнурка скорее недолюбливали, – и мне не хотелось бы выглядеть корыстной и хитрой в его глазах. Дойдя до кухонь, мы разошлись в разные стороны – он по своим делам, а я в патруль.
Невидимка уже ждал меня – на этот раз за баррикадой. И притопывал от нетерпения. Я перебралась через завал, и он без лишних слов скрылся во тьме. Вообще-то нам нужно было поговорить, но он, похоже, придерживался другого мнения. И потянулись часы – напряженные и неприятные. Часы взаимного настороженного молчания.
Уже по дороге обратно в анклав он вдруг спросил:
– Ты им веришь?
– Кому?
– Старейшинам. И сплетням.
– Насчет чего?
Я прекрасно понимала, насчет чего, но решила – пусть сам скажет.
– Насчет Флажок. Они сказали, что она покончила с собой потому что… – и тут он осекся, не в силах выговорить это.
А ведь они были друзьями. Что, если он – отец ее нерожденного ребенка? Вдруг это не сплетни, а самая что ни на есть правда? Мне разом поплохело. И зачем мы только об этом заговорили? Лучше б и дальше молчали. Вспомнилось, как мы ее нашли – с располосованными запястьями. И кожа у нее выглядела – так, словно…
Меня чуть не стошнило. И тут я все поняла. И тихо сказала:
– Нет. Не верю.
Он замер и долго стоял спиной ко мне. А потом повернулся и спросил:
– Почему?
А я посмотрела ему в глаза и поняла – он-то сразу заметил. А я не хотела замечать. Предпочитала об этом не думать. Пока он первый не заговорил.
– Порезы неправильные.
Если уж самоубиваться, то одним длинным движением. Не останавливая лезвие. А порезы на запястьях Флажок были другими – словно кинжалом с усилием пилили. И оружие застревало в ране. Кто-то ее убил. А она сопротивлялась. Но кто, кто? Если они и нашли ее тайник, то почему не изгнали?
А может, все гораздо сложнее. Может, старейшины прослышали о готовящемся мятеже. В таком случае, Флажок убили, чтобы подать подполью тихий, но очень понятный сигнал. «Будете мутить воду дальше, кончите, как она». А открыто они об этом говорить не желали – тогда ведь придется признать, что часть граждан ставит под сомнение их право руководить анклавом. Если открыто признать недовольство, его и станут проявлять открыто. Что ж, старейшинам не откажешь в хитрости…
– Они сдали все личные вещи Флажок в архив, – тихо проговорил Невидимка. – А саму ее скормили Уродам.
Меня передернуло.
– Мне очень жаль.
– Ну и что нам теперь делать?
– А что, мы можем что-то сделать?
В ответ он просто развернулся и пошел к баррикаде. Я побежала следом – а вдруг что-нибудь выкинет? Как мне тогда быть? Начну громко протестовать – кончу, как Флажок. Да и он со мной заодно погибнет.
А через несколько недель они, как и обещали, выдали мне награду – за вклад в культуру. Я еще не отошла после смерти Флажок, и мне было не до торжественных мероприятий, но отказываться никак нельзя. Так что они устроили праздник, а Хранитель слов и вовсе усадил меня на почетное место рядом с собой.
Когда все подошли и расселись, он поднялся:
– Мы собрались здесь в честь Двойки. Эта Охотница, рискуя жизнью, принесла в анклав целую сумку артефактов. И она даже не попыталась что-то присвоить себе! Не искала никакой личной выгоды! Как и положено, она прежде всего думала о благе анклава.
Хранитель пустился в долгие разговоры о том, что нужно всегда ставить интересы группы выше личных. Упомянул, что благодаря мне мы завязали торговлю с другим поселением и у нас в руках оказалось огромное множество артефактов – а скоро окажется еще больше.
Я чувствовала себя не в своей тарелке – ведь меня хвалили за то, что вышло по чистой случайности. Так что я стояла, потупившись, и надеялась, что меня не убьют за то, что пришлось так долго слушать разглагольствования Хранителя слов. Но нет, все сидели и выглядели радостно – а как же, сегодня же выходной сделали. Когда Хранитель завершил речь, он вскинул руки в пафосном жесте:
– Так давайте же праздновать!
Толпа взревела от восторга. На весь анклав разнеслись завывания труб и гром барабанов. Факелы дымили, люди кружились и подпрыгивали в танце, под ногами крутились мелкие. Жареное мясо и грибы распространяли фантастические ароматы. Даже рыбу подавали! Сегодня никто не ограничивал нас в еде, и я брала блюдо за блюдом, и вскоре наелась до отвала. Моей тарелкой тут же завладели мелкие и уволокли ее – вылизывать, а потом мыть, чтобы кто-то не настолько знаменитый смог ею воспользоваться.
Я отошла в сторонку и принялась наблюдать за вечеринкой. И тут за мной пришел Охотник. Поглядев на него, я поняла – а ведь у него опыта побольше, чем даже у Невидимки. Мелкой я часто приходила на площадку и смотрела, как он тренируется. И он улыбался мне. Как же его звать? Шелк, конечно, нас познакомила, но в тот первый день я так нервничала, что половину имен перезабыла.
«Кран. Точно, его Краном зовут». Надо же, вспомнила. Но лучше поздно, чем никогда.
– Пойдем, – сказал он. – А то все веселье пропустишь.
– Что за веселье?
– А мы тут показательные выступления устраиваем.
Настроение у меня было не ахти, но от этих слов я встряхнулась. Как я могла забыть? На праздниках Охотники обычно сходились в дружеских поединках – ну, чтобы народ развлечь. Граждане часто заключали
