— Мне некогда этим заниматься!
Только еще не хватало, чтобы в его подвальных коридорах толпились норвежцы!
— Ты же знаешь, нас всего два человека в отделе. А чему, кстати, сейчас равен наш бюджет, шеф?
Маркус Якобсен ловко уклонился от прямого ответа.
— Сейчас, когда ты снова выздоровел и вернулся на работу, тебе самое время подписать эту бумагу. — Он протянул Карлу то дурацкое заявление с просьбой принять его на курсы повышения квалификации для руководящего состава.
— Не хочу, шеф. — Карл к нему даже не притронулся.
— Но так надо. Почему ты не хочешь?
«Сейчас у нас обоих одно на уме: как бы поскорее закурить», — подумал Карл.
— Причин много, — сказал он. — Вспомни, например, о реформе социального обеспечения. Очень скоро для нас будет введен пенсионный возраст начиная с пятидесяти лет, в зависимости от занимаемой должности. Я не хочу быть полицейским, который трясется за свое место, и не хочу превращаться в канцелярскую крысу. Не нужно мне много подчиненных. Не хочу учить уроки, сдавать экзамены, стар я уже для этого. Не хочу заказывать новые визитные карточки и вообще не хочу никаких повышений. Вот почему, шеф.
Начальник отдела убийств устало посмотрел на него:
— Ты перечислил много такого, чего вовсе не будет. Однако если ты хочешь быть начальником отдела «Q», значит, надо идти на курсы.
— Нет, Маркус. — Карл покачал головой. — Хватит с меня учиться, я больше не хочу. С меня хватает того, что приходится с пасынком заниматься математикой. Только он все равно провалится. Отдел «Q» по- прежнему так и будет возглавлять вице-комиссар полиции — вот мое последнее слово, а я так и буду ходить в прежнем чине.
Он поднял руку и показал шефу пластиковую папку.
— Маркус, видишь это? — Он вынул листок из папки. — Тут текущий бюджет отдела «Q» в том виде, в каком он был утвержден фолькетингом.
С другой стороны стола послышался тяжелый вздох.
Карл указал пальцем на итоговую строку: пять миллионов крон в год.
— Насколько я понимаю, получается на четыре с лишним миллиона больше того, что тратится на содержание моего отдела. Я ведь не ошибся?
Начальник отдела убийств потер лоб.
— Что ты этим хочешь сказать? — с заметным раздражением спросил он.
— Тебе ведь хочется, чтобы я забыл про эту бумажку, а мне хочется, чтобы ты забыл про приглашение на курсы.
У шефа заметно изменился цвет лица.
— Карл, это шантаж, — неестественно спокойным голосом ответил он. — Тут у нас так не принято.
— Вот именно, шеф. — Карл вытащил из кармана зажигалку и поджег листочек с бюджетом отдела.
Цифра за цифрой вся смета исчезла в пламени. Пепел он сбросил на одну из брошюрок, загромождавших письменный стол, а затем протянул зажигалку Маркусу Якобсену.
Вернувшись в подвал, Карл застал Ассада в поклоне на молитвенном коврике: сейчас тот был недоступен ни для чего мирского. Карл написал записку и оставил ее на полу у дверей каморки.
«Увидимся завтра», — было написано на листке.
По пути в Хорнбэк он обдумывал, что скажет Харди об амагерском деле. Да надо ли вообще заводить этот разговор? В последние недели дела у Харди шли неважно: плохо было с отделением слюны и он с трудом мог говорить. Врачи сказали, что это поправимо. Хуже обстояло с его желанием жить.
По этой причине его перевели в другую комнату с лучшим видом из окна: лежа на боку, он, вероятно, мог наблюдать, как где-то вдали по Эресунну проходят вереницы судов.
Год назад они сидели в кафе на Баккене, обжираясь свининой в соусе с петрушкой и запивая ее из бутылки с большой золотой медалью, и Карл изливал душу, жалуясь на Виггу. Сейчас же он сидел у кровати Харди и не имел права жаловаться ни на что.
— Полиции Сорё пришлось отпустить человека в рубашке, — брякнул он без обиняков.
— Кого? — сипло переспросил Харди, ни на миллиметр не повернув головы.
— У него есть алиби. Но все уверены, что он тот самый. Тот, кто стрелял в тебя, в меня и в Анкера и кто совершил убийство в Сорё. И все же им пришлось его отпустить. Мне очень жаль, что не могу сказать тебе ничего другого.
— Плевать мне на это. — Харди закашлялся, как будто поперхнулся, а Карл, обойдя вокруг кровати, намочил под краном бумажную салфетку. — Какая мне радость, если даже они его поймают?
— Мы поймаем и его, и остальных, кто в этом участвовал, — заверил Карл, отирая ему подбородок и выступившую в уголках рта пену. — Вижу, придется мне самому этим заняться. Не будут эти мерзавцы разгуливать на свободе, я этого не допущу!
— Желаю повеселиться! — сказал Харди и помолчал немного, словно собираясь с силами. — Вчера приходила вдова Анкера, — выговорил он наконец. — Невеселая была встреча.
Карл вспомнил непримиримое лицо Элисабеты Хойер. Со дня смерти Анкера они не разговаривали, даже на похоронах она не сказала ему ни слова. Узнав о гибели мужа, с первой же секунды она винила во всем Карла.
— Обо мне говорила что-нибудь?
Харди не ответил, лишь моргнул несколько раз, провожая глазами корабли за окном.
— Ты по-прежнему отказываешься помочь мне умереть? — спросил он наконец.
Карл только погладил его по щеке:
— Харди, если бы я мог! Но нет, не могу.
— Тогда помоги мне вернуться домой. Обещаешь? Я не хочу больше тут оставаться.
— А что говорит твоя жена?
— Она еще не знает. Я только сейчас решил.
Карл представил себе Минну Хеннингсен. Они с Харди познакомились совсем юными. Сейчас их сын уже уехал из дома, а она все еще выглядит молодо. В сложившихся обстоятельствах у нее, наверное, своих забот хватает.
— Карл, съезди к ней сегодня и поговори. Ты мне окажешь огромную услугу.
Карл устремил взгляд на корабли. Скорее всего, Харди пожалеет об этой просьбе.
Чтобы убедиться в своей правоте, Карлу хватило нескольких секунд.
Когда Минна Хеннингсен открыла ему дверь, он обнаружил, что дом полон беззаботных гостей: там было шесть женщин в ярких нарядах, задорных шляпках и с планами весело провести вечер. Едва ли это соответствовало ожиданиям Харди.
— Карл, сегодня Первое мая. Такая уж в нашем девчачьем клубе традиция. Не забыл?
Он кивком поздоровался, и хозяйка быстро увела его на кухню.
Весь разговор занял десять минут. Взяв Карла за руку, Минна пожаловалась, как трудно ей приходится и как она соскучилась по всему, что было раньше. Потом немножко всплакнула, уткнувшись ему в плечо, пытаясь объяснить, почему ей будет не справиться с уходом за Харди.
Утерев слезы, она с робкой, заискивающей улыбкой спросила, не хочет ли он как-нибудь к ней заглянуть на обед. Ей, мол, нужно выговориться, но истинный смысл приглашения был столь очевиден, что его заметил бы и слепой.
На бульваре набережной Карл встрепенулся — из Фелледспарка доносился гомон, там кипела жизнь. Похоже, народ просыпается после зимней спячки.
Мелькнула мысль пойти туда и пропустить кружку пива в память о прошлом, но Карл отогнал ее и сел
