– Олимпия, да ты что?!
Его жалоба не встретила ни малейшего сочувствия. Небрежным движением она отпихнула его от себя.
– Я еще не кончил, – заныл он.
– Какая жалость, – отрезала она и скатилась с кровати. Олимпия Станислопулос никогда не пользовалась репутацией мягкой и дружелюбной личности. Она быстрым шагом направилась в ванную, захлопнула за собой дверь и уставилась на свое отражение в большом, во всю стену, зеркале.
Толстая! Вся в мерзких, ненавистных складках жира! Со злостью Олимпия ухватила целую пригоршню плоти на боках и даже взвизгнула от ярости. Черт бы побрал этого жулика – французского доктора, который три месяца мучил ее диетой, кинул пару паршивых палок и под конец предъявил счет на тридцать тысяч долларов. Он-то уж точно насмотрелся, как она кончала – и по-всякому. С ненавистью она показала язык своему отражению в зеркале.
Оттуда на нее смотрела двадцативосьмилетняя, среднего роста, роскошных форм женщина с огромными отвислыми грудями и хорошеньким личиком в обрамлении множества белых кудряшек. Глаза маленькие и голубые. Нос неопределенной формы. Ярко-красные пухлые губки. Мужчинам она нравилась. Она выглядела очень сексуально. Настоящая секс-бомба. Но не просто секс-бомба.
В день своего совершеннолетия Олимпия Станислопулос унаследовала семьдесят миллионов долларов. С толком вложенные, эти миллионы с тех пор уже более чем удвоились.
Трижды она выходила замуж. Первый раз, в семнадцать, за неоперившегося греческого плейбоя двадцати лет от роду из знатной, но небогатой семьи. Поженились они на борту яхты ее отца Димитрия, которая стояла на приколе неподалеку от его же собственного острова. Праздновали с размахом – в числе приглашенных значились два принца, целый букет принцесс, один король в изгнании и почти все богатые бездельники Европы. Счастливая пара провела медовый месяц в Индии, прожила три месяца в Афинах и развелась в Париже после того, как Олимпия застала молодого мужа на четвереньках в тот момент, когда его обслуживал дворецкий. Нет, она не ханжа, но есть все же какие-то приличия. Чтобы утешить свою вспыльчивую дочку, Димитрий презентовал ей великолепную квартиру на авеню Фош – в двух кварталах от фамильной резиденции.
Вскоре она встретилась с крупным бизнесменом из Италии. По крайней мере, так он утверждал. Сорокапятилетний мужчина, обаятельный, гладкий, известный сердцеед и щеголь. Он провел Олимпию по всем дискотекам Европы и женился на ней в день ее девятнадцатилетия. Вместе они прожили год. Она родила ему дочь Бриджит, пока он вовсю тратил ее деньги. Его экстравагантные выходки слишком часто попадали на страницы газет и журналов. Олимпия пришла в ярость, обнаружив, что ее муж протанцевал всю ночь напролет, когда она в криках и мучениях давала жизнь их ребенку.
Димитрий взял на себя всю организацию развода. Вторая ошибка обошлась ей в два «феррари» и три миллиона долларов. Впрочем, бывший супруг не успел насладиться своими приобретениями. Через три месяца после развода, в Париже, когда он выходил из машины, его разорвало на куски бомбой террориста. Олимпии некогда было горевать – как раз в то время она совершала ошибку номер три. Ошибкой стал разорившийся польский граф. Сука, а не граф. Его хватило на шестнадцать недель, а потом он исчез, оставив Олимпии титул и все свои долги.
Олимпия решила, что с замужествами отныне покончено, и очертя голову пустилась в многочисленные романы, ни один из которых не принес ей удовлетворения. Тогда она стала много путешествовать, курсируя между своей парижской квартирой и резиденциями в Риме и Лондоне. Лето она обычно проводила на юге Франции. Рождество – в Гстааде. Когда появлялось настроение – летела в Акапулько. Мужчины у нее не задерживались. Как правило, они надоедали ей, стоило попробовать их тело. Олимпии требовалось что-то большее, нежели просто секс. Секс без какой-нибудь дополнительной изюминки казался уже пресным.
Интересно было с женатыми мужчинами. И со знаменитыми мужчинами. И с могущественными мужчинами. Чем они труднодоступнее – тем лучше.
Соблазнять их – вот что занятно. А после первого же свидания – что оставалось? Ее возбуждал процесс погони. Ведь она давно обнаружила нечто общеизвестное – большинство мужчин представляют собой легкую добычу. А кому нужно то, что достается легко?
Первый любовник Олимпии овладел ею, когда ей едва стукнуло шестнадцать. Декорациями служили пейзажи южной Франции, точнее – вилла, которую она и ее подружка Лаки Сантанджело «позаимствовали» у тетушки Олимпии. Девочки удрали из школы-интерната. Две юные искательницы приключений, не ограниченные ни во времени, ни в деньгах, обладательницы белого «мерседеса» и любознательных характеров. Не раз Олимпия оглядывалась на те беспечные, безрассудные деньки как на самое счастливое время своей жизни. Ни тебе назойливых фотографов за каждым кустом, ни ожидания чего-то огромного.
Уоррис Чартерс. Она хорошо его запомнила. Красивый, с пшеничного цвета волосами и узкими зелеными глазами. Взрослый мужчина. Продюсер кино. Разорившийся делец с удивительно активным членом. Иногда она думала: что с ним сталось? Уоррис Чартерс: пойманный с ее шестнадцатилетними золотыми кудряшками между его ног, когда она делала ему минет. Пойманный ее отцом и отцом Лаки – они приехали на юг Франции в поисках своих заблудших дочерей.
В ее памяти запечатлелась картина: испуганный Уоррис рысцой удаляется в штормовую ночь, сжимая в руках два чемодана и сопровождаемый потоком угроз Димитрия.
Больше он никогда не появлялся в ее жизни. И неудивительно.
Больше в ее жизни не появлялась и лучшая подруга Лаки Сантанджело, что менее объяснимо. После стольких совместных приключений та могла бы хоть разок позвонить. Олимпии никогда не приходило в голову, что Лаки, как и ей самой, строго-настрого запретили поддерживать нежелательное знакомство. Приходило ей в голову другое, что именно Лаки, возможно, и предала их тогда. Вызвала обоих отцов потому, что все удовольствие доставалось одной Олимпии.
А кому она нужна, Лаки?
– Олимпия, – раздался жалобный голос, сопровождаемый стуком в дверь ванной. – Моя красавица. Что ты там делаешь?
Вот дурак. Что она может делать? Баловаться сама с собой, что ли?
Олимпия нетерпеливо распахнула дверь.
Перед ней предстал обнаженный и готовый к употреблению лорд Джереми.
Она вздохнула.
Над Парижем висел дождливый день.
Чем еще можно заниматься в дождливый день?
ГЛАВА 3
Одетые в разной степени откровенности купальные костюмы, блестящие от масла тела лежали вокруг бассейна «Маджириано». Ленни бесцельно слонялся среди них и вспоминал бессчетные случаи, когда они с Джесс, прогуливая школу, пробирались тайком в бассейны лучших отелей города. Это стало для них одной из самых увлекательных игр, наряду с попытками прорваться в казино, или незаметно скормить «однорукому бандиту» пригоршню фальшивых жетонов, или затесаться в толпу зрителей шикарного шоу. В конце концов юную парочку стали безошибочно узнавать все охранники в Лас-Вегасе, что отнюдь не способствовало успеху их похождений, но, конечно, не умерило их активности.
В семнадцать лет променять Лас-Вегас на Нью-Йорк не составляло никакого труда. Оставить в прошлом Джесс гораздо сложнее. Но Нью-Йорк манил, и мог ли он сопротивляться? Ленни выглядел по меньшей мере на двадцать, ростом вымахал под метр девяносто, обладал великолепной фигурой и был красив особенной, небрежной красотой. Он долго не мог решить, чем станет заниматься в жизни, а пока менял одну работу за другой. Проблем он не знал. Комната в Гринвич-Вилледж стала его домом, и в подружках тоже не ощущалось недостатка. Так Ленни пробалдел пару лет, просто наслаждаясь свободой и одиночеством в большом городе. Чем он только не зарабатывал себе на хлеб: и семгу резал в бакалее на Шестой авеню, и часы продавал в универмаге «Блюмингдейл». Лето он обычно проводил в курортном местечке Кэтскилс неподалеку от Нью-Йорка – устраивался подручным в какой-нибудь отель покрупнее. Именно там он узнал, что комедия – это нечто большее, чем торт в физиономию или неожиданно
