Алапаевского райисполкома
И. Самойлов.»
Иван Данилович Самойлов… Характер исключительный. Я уверена, что когда-нибудь его дневники — пристрастная летопись девяти лет реставрации — выльются в книгу. А сегодня не знаю, с чего и начать рассказ о нем… Может быть, с того, каким встретила его недавно в Свердловске на одном ответственном заседании, где с высокой трибуны произносили слова похвалы в его адрес? Я никогда, ни разу за шесть лет нашего знакомства не видела такого Ивана Даниловича. Он как будто стал меньше ростом. Не торчали седые кудельки над его затылком, а были хорошо зачесаны. Возле фотопанно со Спасо-Преображенской, которую спас именно он, стояли люди, восхищались, спрашивали друг у друга, кто реставрировал (под фотопанно почему-то не было надлежащей надписи). А он стоял в дальнем углу коридора и не знал, куда девать руки, говорил мне что-то очень невнятное насчет того, что скорей бы кончилось заседание и ему бы домой.
Я знала, почему он рвется домой: уже грозился первый снег, а ему надо было до холодов собрать сорокаметровую сторожевую башню — памятник деревянного зодчества, — которую он подобрал на территории Артемовского завода. Подбирал и перевозил весь отпуск.
А начать, наверное, стоит, призвав на помощь дневники Ивана Даниловича, с далекого теперь уже 1971 года, когда задолго до выхода проекта закона об охране и использовании памятников истории и культуры Иван Данилович решил реставрировать огромный полуразрушенный храм.
«14 августа 1971 года. Ездил в Синячиху, опять неприятности. В церкви выломали на паперти из окна щит и железную дверь, ничего не унесли, но напакостили. Какая дикость! Вот уже два года идет невидимая война: мы делаем — хулиганы ломают, сельсовет меры не принимает. И вторая неприятность, опять от директора совхоза: Окулову не дал цистерну под воду, хотя была договоренность с главным инженером. Окулов ее повез, а директор в дороге вернул его, отругал, чтобы тот близко не подходил к совхозу. Я уверен, он никак не поймет: церковь — и вдруг памятник архитектуры. Как тяжело на душе, чувство такое, что реставрация памятника нужна только мне, я как кустарь-одиночка, вроде району не нужно и никто не интересуется. Пусть не интересуются, но хоть бы не мешали. Окулов сообщил, что директор совхоза ведет нехороший разговор в мой адрес, якобы вроде Самойлов два оклада получает. Никак не может понять, вернее поверить, как это можно отдавать столько времени, сил и не получать за это деньги. Люди привыкли за все просить оплату, хотя каждое движение души оплатить невозможно. Сегодня на мотоцикле с Окуловым проехали до деревни Останино вдоль реки Нейвы, искали песок речной на наружную штукатурку церкви. Нашли песочный карьер, песок — речной. Взял пробу — покажу штукатурам, годен ли?»
«16 августа. Сформировал дело со сметой на реставрацию памятника на сумму 71 550 руб. и отправил в Свердловск в общество охраны памятников истории и культуры. Питаю надежды: может быть, выделят средства на реставрацию. Стал плохо спать. Ведь шутка ли: хочу реставрировать такое здание, собор, не имея ничего. Если деньги будут — то и освоить их не так просто! Нет фондов на материалы, нет специалистов, нет транспорта. Все надо выпрашивать. К деньгам нужно приложить железную волю и умелое распорядительство ими. Впереди все основные трудности и ответственность, а вдруг что-то не получится, тогда уж злых языков найдется больше, чем надо, скажут: «Вот ведь…» А ведь может быть и неприятность: высота большая».
«17 августа. С большим трудом добился, чтобы мне напилили пиломатериал на Верхнесинячихинском райпромкомбинате. Ведь за него уплачено 400 рублей за 10 куб. м и еще приходится с трудом добиваться. Ведь только подумать, какое безобразие творится! Ждут от меня подачки. Пришлось покупать водку. С трудом нанял лесовозную машину и две машины пиломатериалов отвез в Н. Синячиху, весь материал складировал в церковь. Погружать и разгружать приходится помогать, сам досыта наробился».
«21 августа. В деревне Мизени Костинского сельсовета один дом разламывали на дрова, а внутри дома — роспись 1904 года! Я всю роспись (по договоренности с хозяином дома) снял, т. е. доски оторвал от стен, все упаковал и отвез в амбар в деревню Клевакино Филиппу Степановичу. Какая замечательная роспись, как сказка! Если в Н. Синячихе добьюсь реставрировать памятник, то обязательно смонтирую этот дом с внутренней росписью. Домой в Алапаевск ехал ночью на попутном мотоцикле, приехал в 24 часа…»
Я познакомилась с Иваном Даниловичем не в самое тяжелое для него время: осенью 1975 года Спасо-Преображенская стояла уже по пояс в лесах. И все-таки ощутила, сколь одинок он с мечтою своей. Лицо вполне представительное в районе сказало мне, как бы извиняясь за нехорошее дело: «Вот видите, один тут у нас блаженный церковь реставрирует с пятью пенсионерами…»
В ту осень я впервые увидела Ивана Даниловича в телогрейке с растрепанными кудельками, с нестерпимым взглядом, где и мука, и твердость, и любовь.
Из истории бывшей Спасо-Преображенской церкви (дневник):
«В этом храме службу прекратили еще до войны. Кирпичная кладка ограды была разобрана на строительство тракторной мастерской. В церкви совхоз разместил: на бывшей паперти — электрическую мельницу, в алтаре нижнего этажа — сушилку для сушки зерна, остальное помещение было занято под зерновой склад. К 1970 году церковь находилась на грани гибели. Крыша между колокольней и храмом была раскрыта, купол второго этажа намок и позеленел, еще бы год-два — и мог обрушиться. Совхоз неоднократно собирался выломать стену в алтаре нижнего этажа, чтобы можно было в церковь заезжать на автомашине. Сильно был разрушен главный вход и выломаны отдельные оконные проемы. Штукатурка наполовину отвалилась, а кирпич выкрошился. Очень сильно разрушились главки, местами пришлось заново делать кладку. Штукатурные работы приводилось вести по металлической арматуре. Стенная роспись в нижнем этаже была побита, в алтаре закопчена парами и сажей от сушилки…»
Иван Данилович говорит по-уральски, меняя «ч» на «щ» — «пощему», — и оттого, что выговор его такой исконно деревенский, все, что он говорит, обретает почему-то мощь и глубину. «У человека должна быть мечта. Без мечты, без мечты великой мне бы это здание не одолеть. Произошла встреча человека со зданием, и я почувствовал, что отныне судьба его зависит от меня».
Из дневников:
«28 января 1971 года. Нам нужно учесть, что мы живем в такое время, когда в ближайшие 10—15 лет от нас уйдет старое поколение, не будет этих «живых курганов», которые могут нам поведать, передать драгоценные крупицы истории. Особенно нам нужно выявить (пока время есть) и возродить народные промыслы, представляющее большую художественную ценность народное искусство (художественная роспись, резьба по дереву, вышивки, кружева, вязки, лубяные изделия и т. д.). Новое поколение должно видеть памятники прошлого, видеть и чувствовать, чем пропитана наша русская земля, не должны же мы воспитывать Иванов, не помнящих родства!
В этом году мне исполняется 50 лет — вроде не так уж много, но стали донимать меня болезни, наверное, сказывается фронт — расшаталась нервная система, сердце шалит, язва желудка, больные почки. Но я чувствую себя в полном расцвете творческих сил, наступила зрелость ума и пробудилось что-то мне дорогое, интерес к искусству и памятникам культуры. И хочется себя реализовать в чем-то».
…Тот сентябрьский день поднял на ноги не одну Синячиху. Из окрестных деревень, из Алапаевска, из Свердловска, из Москвы понаехали гости на открытие музея. Деревенские женщины шли в самых праздничных своих платочках, в самых лучших нарядах. Шли старики с детьми и внуками. Осталось немного — всего-навсего перерезать ленточку…
Из выступления на митинге 16 сентября 1978 года по случаю открытия музея и окончания реставрации (магнитофонная запись):
