От мокропогодыскрываюсь в старой трущобедухана, в подвалах вина.Отсюда, сквозь горящую дымовинукристаллы Эльбруса, —надежда яснейшая вдвойне мне видна!Я знаю:здесь, в тяжелом сундуке,зарыты чьи-то кружева и руки,и молят о пощаде в кабаке.Но пьяные картежники сидят на них,к стенаньям глухи,у каждого четыре королязажаты в кулаке.И я стучу о стенку кирпичом,людей зовус оружьями и вилами,чтобы сундук предсталпред нами нагишом,чтоб вырыли из душегубища безвинную!Спасите всех,спасите светво имя жизни ранней,во имя мощных глази атомов каскадного сверканья!
1950–1953
Американская гримаса
Не страшно разве?На фоне труб и небоскребовКак будто завтрак подан —Больное сердце В красной вазе.
14/VI — 1952
Встреча
Я пока еще не статуя Аполлона,не куцая урна из крематория,Я могу еще выпить стакан самогона,закусить в буфете ножкой Бетховена, ступней Командора.Я не хочу встречаться с тобой совсем трезвый,преподносить выглаженные в линейку стишонки,я желаю,чтоб нам завидовали даже ирокезыи грызли с досадысвои трубки и свои печенки!..Нас на вокзале приветствует свежий дождь —широкие, глазастые дружбы потоки!Лучшегои через сто лет не найдешь.Об этом вспомнят, вздыхая,в городах, в музеяхнаши потомки.Так быть верным, до реквиема,богу искусства,у головокружительного барьератвоих глаз,с размаху не поддаться страшному искусу