— Поговори со мной, Эжен. Вижу, что-то ведь случилось. Изабелла?
Он отрицательно покачал головой.
— Тогда кто тебя обидел?
Орсини медленно закрыл глаза. Десять лет назад маленький Антуан, как правило, искал у него защиты и поддержки, и он, более сильный и душой и физически, обнимая его хрупкие плечи, спрашивал, кто его обидел. Десять лет назад, когда они были невинными детьми. У него сжалось горло, и он тяжело перевел дыхание, принуждая себя держаться.
— Никто.
— Ты не доверяешь мне больше?
Орсини вздрогнул, с волнением вглядываясь в небесно-голубые глаза самого красивого из придворных королевы. Оттолкнуть Антуана? Такого одиночества ему, пожалуй, уже не выдержать.
— Доверяю, конечно. Ты же знаешь. Просто… не знаю… как говорить об этом.
— Просто расскажи все, — попросил Антуан. Его рука дружески легла на плечо Орсини, и тот сдался. Его рассказ поразил Антуана до глубины души.
— Но это подло!
— Я не могу бороться с ним. Я пока не готов.
— Но ты же не можешь, не станешь пятнать руки воровством.
Орсини не ответил. Его плечи вновь бессильно опустились.
— Изабелла… — начал Антуан.
— …не поверит мне, — закончил за него Орсини. Антуан вздохнул. Растроганный его искренним огорчением, Орсини не очень успешно изобразил улыбку. — Не беспокойся, я ничего не собираюсь красть. Но мне придется уехать. Об этом позаботятся.
— Послушай… — Антуан вдруг просветлел. — А если ты отдашь Бонару деньги, просто деньги, не опустошая казну, он от тебя отстанет?
— На какое-то время.
— Но он все равно недолго останется во дворце. Изабелла неоднократно говорила, что он намерен отойти от дел.
— Но у меня все равно нет таких денег.
— А у меня есть.
Друзья умолкли, глядя друг на друга. На лице Орсини отразилось восхищение. В который раз душевное благородство Антуана поражало его.
— Но я не могу взять их, Антуан, правда.
— Можешь. Если бы я предлагал тебе их не от чистого сердца… Но ты знаешь, что я только хочу помочь. Я же знаю, ты не хочешь уезжать. И я не хочу, чтобы ты уезжал. Одно к одному. Послушай, я заложу кое-какую землю, это легко можно сделать даже здесь. И у нас будут наличные деньги. Хватит заткнуть рот десяти Бонарам. Согласен?
— Под расписку. Заложи их на год. За год я найду деньги, даже если придется пойти на семь преступлений.
— Да перестань, — отмахнулся Антуан.
— Под расписку.
— Ладно, пусть будет под расписку. Как хочешь, Эжен, — он сердечно хлопнул товарища по плечу. — Ну все, пошли отсюда. Хватит сидеть здесь в темноте.
Через день, как и было договорено, Орсини спустился вечером в парк, где за мраморной статуей грека его ждал человек Бонара. Тот неторопливо пересчитал деньги, прежде чем удовлетворенно кивнуть.
— Мой господин велел спросить, не нужен ли вам совет в этом деликатном деле. Он осознает, что для вас это, возможно, несколько вновь. Он бы не хотел, чтобы вы допустили какую-нибудь оплошность.
«Потому что я потащу его с собой на дно», — подумал Орсини.
— Благодарю. Никто не сумеет обнаружить, откуда взялись эти восемь тысяч, и куда исчезли. Могу в этом поклясться. Королева никогда их не хватится.
— Хорошо, я так и передам, — он усмехнулся. — Полагаю, вы сумели сами себя вознаградить за эту маленькую услугу?
— Конечно, — с отвращением кивнул Орсини.
— Вы далеко пойдете. Успехов!
Он отвесил шутливый поклон и скрылся. Орсини поежился, несмотря на теплый вечер, и зашагал назад во дворец. Из сгустившейся тени за мраморным Гераклом вынырнула третья закутанная в плащ фигура и тут же незаметно растворилась во мраке.
Антуан искренне переживал за друга. Он и сам ощущал себя в ложном положении из-за своих запутанных отношений с Изабеллой, а Орсини добавлял ему проблем вспыльчивостью и непомерным тщеславием. Он и желал ему добра, и хотел, чтобы королева, наконец, выгнала его, положив конец затянувшейся шутке. Антуан понимал, что каждая минута, проведенная Орсини во дворце, лишь разжигает его самомнение и страстное стремление к власти. Разрываясь между привязанностью к другу и любовью к женщине, он порой чувствовал себя глубоко несчастным. В том, что Изабелла что-то задумала, он не сомневался. Он знал, что Изабелла не бросает титулов на ветер, и уж если сделала сына колбасника титулованным дворянином, то в ее головке зреет некий план. Он пытался выяснить у Изабеллы, каковы ее истинные намерения, но она лишь смеялась.
— Вы считаете меня какой-то злодейкой, Антуан. Я ничего не замышляю, и все беды, которые когда- либо произойдут с вашим другом, случатся по его собственной вине.
— Но вы, вы ведь имеете на него какие-то виды.
— Бог с вами, Антуан. Возможно, я сделаю его герцогом.
— Герцогом?
— Да. Впрочем, может быть, еще хранителем большой печати и кавалером ордена Подвязки. Нет, лучше я сделаю его министром.
— А дальше? — спросил Антуан.
— Дальше? Разве этого мало?
— Изабелла, сжальтесь, я вижу, что все это неспроста.
— Клянусь, нет! Вы разве не просили меня позаботиться о вашем друге детства? Я исполняю свое обещание.
И он пытался верить в ее слова.
Изабелла выполняла обещание за обещанием. Она торжественно вручила Орсини орден Подвязки и большую королевскую печать, даровала ему Этрейль, настоящее и весьма обширное поместье, издревле принадлежавшее роду Ланьери, вот разве что герцогом сделала Рони-Шерье, а не его. Рони-Шерье удалился ужасно смущенный, а Орсини, напротив, преисполнился гордости. Вот теперь Изабелла добилась своего. Орсини уверился в своей счастливой звезде, и его надменность стала совершенно несносной.
— Я Эрнан, Эрнан Дюваль. Разве ты меня не помнишь, Орсини?
Интендант финансов с неприязнью глядел на посетителя. Он помнил, хотя помнить было особенно нечего и не очень-то хотелось. Дюваль никогда не был ему ни другом, ни приятелем, он всего лишь учился в одном с ним коллеже. Наглядно они хорошо знали друг друга, но никогда не стремились к сближению. Но все изменилось, когда Орсини обрел положение и власть.
— Чем могу служить? — Орсини не умел и не хотел скрывать нетерпения. Его еще ждала незаконченная работа, и не было времени на пустые разговоры.
— Мне подумалось, почему бы мне не зайти к тебе, Орсини, и не узнать, как ты тут устроился? Мне было любопытно.
Орсини досадливо фыркнул. Никто никогда не пришел бы к нему просто так. У него был один лишь друг — Рони-Шерье, и он никогда, ни на минуту не забывал об этом.
— Тебе же нужно что-то от меня, Эрнан, — сухо заметил молодой человек. — Так говори и не тяни время.
