д5853: «Я божком себя вижу». Из стихотворения Набокова Слава:
Я божком себя вижу, волшебником с птичьей головой, в изумрудных перчатках, в чулках из лазурных чешуй,ЙЙЙ ЙЙЙ Оттого так смешна мне пустая мечта о читателе, теле и славе. Я без тела разросся, без отзвука жив, и со мной моя тайна всечасно. ЙЙЙ Не доверясь соблазнам дороги большой или снам, освященным веками. остаюсь я безбожником с вольной душой в этом мире, кишащем богами. — Я иной без тела, лица и славного имени, каким другие меня не видят, я божок и потому безбожник (наоборот Кириллову из Бесов с его «Если нет Бога, то я бог») в пошлом мире других. Сюда же силлогизм поэта Шейда (Бледный огонь, 213 сл.) «Другие люди умирают, но я не кто-то другой, поэтому я не умру». Хорхе Луис Борхес тоже разделяет крохотным рассказом Борхес и я свою другость и свою самость, но совсем не так ребячески; не инфантилен и молодой Мандельштам, спрашивая Неужели я настоящий | и действительно смерть придет? Недоразвитое сознание, непризнание собственной другости сделало Набокова похожим на анекдотических девятых людей, не могущих сосчитаться, потому что каждый «себя-то в счет и не кладет» (НРС. 406)[142]. (v1: Монизм Набокова. — 2: Его инфантильность.)
Д5854: К «Сходство видит профан» Ардалиона Сам Набоков о реальности:
Я могу определить ее только как своего рода постепенное накопление сведений: и как специализацию. Если мы возьмем, например, лилию или какой-нибудь другой природный объект, то лилия более реальна для натуралиста, чем для обычного человека. Но она куда более реальна для ботаника. А еще одного уровня реальности достигает тот ботаник, который специализируется по лилиям. Можно, так сказать, подбираться всё ближе и ближе к реальности; но нельзя подобраться достаточно близкоЙЙЙ. Вы можете узнавать всё больше об отдельной вещи, но вы никогда не сможете узнать всего об отдельной вещи: это безнадежно. Итак, мы живем, окруженные более или менее призрачными объектамиЙЙЙ[143]
(во втором интервью из сборника Твердые мнения, с. 10 сл.). Но вот Ницше в Человеческом, слишком человеческом (423):
Можно заметить, что путешественники, наблюдающие чужие народы, лишь в первое время своего пребывания правильно улавливают общие отличительные черты народа: чем более они узнают народ, тем более они разучаются видеть то, что в нем типично и отличительно. Как только они становятся близко- зрящими, их глаза перестают быть дальнозоркими[144].
д5855: Сходство-различие. Не сравнивай: живущий несравним. — Мандельштам это сказал не мелко как Набоков, а дополнив противоположным (СК, с. 161. № 25): «Ибо для нашего сознания (а где взять другое?) только через метафору раскрывается материя, ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть — сравнение.» А у самого Набокова через четверть века после Отчаяния близорукое непризнание того, что сходство тоже разница, но общая, сменилось в Бледном огне игрой слов: «Сходства это тени (shadows) различий. Разные люди видят разные подобия и подобные различия.» — цитирует Кинбот Шейда (Shade), бывший Герман бывшего Ардалиона, в примечании к 894-ому стиху.
д6641: «Металингвистика» и «транс-семантика». «Металингвистика» Бахтина — Поэт. Дост., 5.1 (с. 309— 16). сюда же Слово в романе. — и есть бахтинская герменевтика. А герменевтика Топорова это его «транс-семантика» — Этим. '91—'93. с. 126—31. сюда же Теор. асп. этим. Показать, что русская герменевтика возможна как самостоятельная гуманитарная наука, вот моя задача.
а12211: Бахтин о детском самосознании В конце поздней записи Свидетель и судияЙЙЙ (ЭСТ1, с. 342):
Всё до меня касающееся приходит в мое сознание, начиная с моего имени, из внешнего мира через уста других (матери и т. п.), с их интонацией, в их эмоционально-ценностной тональности, ЙЙЙ Элементы инфантилизма самосознания («Разве мама любила такого…») остаются иногда до конца жизни (восприятие и представление себя, своего тела, лица, прошлого в ласковых тонах). Как тело формируется первоначально в материнском лоне (теле), так и сознание человека пробуждается окутанное чужим сознанием,ЙЙЙ
а12212: К заповеди любви К заповеди любви еще см. Матфей, 5.43–48. Цадик Шмелке из Никольсбурга так толковал ее своему ученику (по Хасидским преданиям Бубера):
Тебе следует понимать эти слова правильно: любить ближнего своего как нечто, что является тобой же. Ибо все души — это одна душа. Каждая душа — это искра, отлетевшая от единой исконной души, которая целиком присутствует во всех душах точно так же, как твоя душа целиком присутствует во всех членах твоего тела.ЙЙЙ[145]
Эту заповедь обсуждают у Музиля брат и сестра, мечтающие «быть двумя людьми и одним целым»[146], — Человек без свойств. 2.41. А вот Лев Толстой в записной книжке под 26.3.1870:
