344). «смотрит в глаза другому или глазами другого». И.-К. Лафатер в письме Карамзину от 16.6.1787: «Глаз наш не так устроен, чтобы видеть себя без зеркала. — а наше „я“ видит себя только в другом „ты“. Мы не имеем в себе точки зрения на самих себя.»[56] (ср. в Письмах русского путешественника. 26), так и у Шекспира, Троил и Крессида, 3.3, у Платона, Алкивиад I, 133b. Итак, твои глаза — зеркало моей души, и наоборот. Но не менее верно, что твои глаза — и окна и зеркало твоей же души, а мои моей: моя душа это родные, близкие, другие во мне и моих глазах, начиная с матери: отсюда загадка «Ты во мне, а я в тебе» про душу (Заг., 5123) и поговорка не все (свои) дома у кого, о дурачке или дурочке. Недаром пословица «Как в кремне огонь не виден, так в человеке душа» (ПРН, с. 305. ср. на с. 574) предполагает появление души-огня только при столкновении человека-кремня с чужим словом-огнивом, по-бахтински в событии бытия. Бахтин (Автор и герой — ЭСП. с. 89 и 116): душа «это дух, как он выглядит извне, в другом». «Душа — это дар моего духа другому.» И Мартин Бубер: «Всякая действительная жизнь есть встреча.»[57] — Я и Ты (1). (v1: Физиогномика. — 2: Душа.)
в451: К образности мысли К образности мысли, «образному мышлению»: мысленный взгляд и мыслить что в отличие от «изъяснительного» думать о чем и по образцу воображать или представлять что; «ЙЙЙдумал, как то бывает, словами только отчасти, ибо отчасти размышление вкрапливалось в сознание бессловесным узоромЙЙЙ»[58] —Музиль (Человек без свойств, 2.22): на вопрос журналиста «На каком языке вы думаете?» Набоков ответил (второе интервью Твердых мнений, с. 14): «Я думаю не на каком-либо языке. Я думаю образами. Я не верю, что люди думают на языках. — Нет, я думаю образами, и бывает, что русская или английская фраза возникает в пене на гребне мозговой волны, но не более того.»[59] Картинкой, picture, называют мысль неандертальцы в Наследниках Голдинга, например «ЙЙЙУ тебя в голове больше картинок чем у Лока.» (1) — первый случай.
в511: Еще к единству мысли, слова и дела Изречение Баал-Шем-Това «Есть мысль, слово, поступок. Мысль соответствует жене, слово детям, поступок прислуге. Кто правильно устроит (zurecht-schafft) в себе этих трех, у того всё обернется благом.» — Бубер. Путь человека согласно хасидскому учению (4), с пояснением: «Исток всех конфликтов между мною и моими ближними в том, что я не говорю чтo думаю и не делаю чтo говорю.» Сюда же М. Гаспаров (Авсоний. 2):
Высшей ценностью в системе ценностей античной школы и античной культуры было слово ЙЙЙ Для грека и римлянина слово всегда было едино с мыслью, а мысль — с делом. Романтику, утверждающему, что «мысль изреченная есть ложь», античный человек ответил бы: если мысль не может найти точного выражения в ясном слове, значит, это — неясная мысль, то есть — плохая мысль. Если человек хорошо говорит — стало быть, он ясно мыслит: если человек ясно мыслит — стало быть, он правильно отличает добро от злаЙЙЙ
Но ср. Августин о знании того, что такое время, пока тебя не спросят [60]. (11: «Мысль изреченная есть истина». — 2: Троичная правда.)
в512: Сходные триады. в521: Главное и старшее Главное и старшее, первое по важности и по времени. Старейшина, старшина, староста и глава семьи, городской голова; «Муж — голова, жена — душа». «Голова всему начало» (ПРН, с. 372 и 430). Слово «главный» берет за образец важнейшего голову, а по происхождению голова, это установил Гёте, — последний позвонок, и спинной мозг старше головного. При обращении природного порядка вещей, при перевороте последнее становится первым, то есть младшее главным. В сказках герой третий, младший брат. К перевороту: превратный, превратить, ср. из- или раз-вратить, но воз-вратить. Привычка начинать с конца создает «вторую природу». Для консервативного сознания старшее есть главное, для революционного младшее есть главное, а для мифотворческого главное есть старшее (ср. «историческую инверсию»).
в522: «В начале было дело!» в523: Задний ум в пословицах. в561: Безымянность иного. Не имеет имени иной — один, единственный в своем роде и некто, он же другой, отличный от всех и никто. Кого бы ни видеть в «лишней тени» без лица и названья (Поэма без героя, 1.1 и.4). это, сказала сама Ахматова, «конечно — никто, постоянный спутник нашей жизни и виновник стольких бед», или иной, по правилу «Если никто, то иной». Архангельское бeзымень обозначает привидение без лица (СВРЯ, а. Безыменный, к этому слову см. А. Журавлев. Древнеслав. аксиол… с. 23 сл.), у Случевского есть рассказ Безымень о таком привидении. Но и мое «я сам», я-для-себя (бахтинская категория) безымянно, ведь каждый для себя иной по отношению к другим для него людям-лицам. Борхес и я Борхеса рассказывает об именитом я-для-других и безымянном я-для-себя. «Тебе дано, а люди пользуются», это загадка про имя (Заг., 1623). вслед за нею Бахтин: «Мое имя я получаю от других, и оно существует для других (самоименование — самозванство).» — 1961 год. Заметки (БСС 5. с. 344). Вот почему «ЙЙЙесть Петры и Иваны, которые не могут без чувства фальши произнести Петя, Ваня», сказано у Набокова (Подвиг. 3). «меж тем как есть другие, которые, передавая вам длинный разговор, раз двадцать просмакуют свое имя и отчество, или еще хуже — прозвище.» Мое имя — для других, как и мое лицо, с той разницей, что «Имя свое всяк знает, а в лицо себя никто не помнит» или «В лицо человек сам себя не признает, а имя свое знает» (ПРН, с. 308 и 704). и произносить свое имя всё равно что глядеться в зеркало. О чувстве фальши у человека перед зеркалом см. в Авторе и герое Бахтина (ЭСТ1 с. 31 сл.) и его особую заметку в БСС 5, с. 71. (v1: Полкан. — 2: Я за него. — 3: «Когда зовут по имени — значит, врут». — 4: Цветаева об имени и псевдониме. — 5: Флоренский против безымянного «я».)
в562: Имя и прозвище. Многозначительна безымянность Заморышка из сказки НРС. 105. о ком уже шла речь[61] . Со стороны в «ихней» деревне 41 двор, но для «обошедшего все дворы» старика их 40 (стойкое круглое число), свой-иной не в счет; из своего-то. 41-ого яйца (стойкое сверхполное число, число иного) и родился у старика со старухой мальчик по прозванию Заморышек. Но этот Заморышек становится героем сказки, последний — первым, так что не для него «основной закон мифологического, а затем и фольклорного сюжетосложения», который по Ольге Фрейденберг «заключается в том, что значимость, выраженная в имени персонажа и, следовательно. в его метафорической сущности, развертывается в действие, составляющее мотив; герой делает только то, что семантически сам означает.» (Поэтика сюж… с. 249/223). А прозвище, то есть значимое, говорящее имя, еще не имя собственное — не собственно имя — и уже не собственно слово. И наоборот. «Пушкин. Гоголь, Чехов— это уже слова, а не только имена. Им непременно соответствует что-
