Молодой законник внимательно следил за этим диалогом, но внезапно его внимание отвлек низенький человек, судя по одежде, лекарь; едва войдя в зал, он сразу пристально воззрился на Майлза Вавасура. Судья тем временем учинил барристеру разнос:
— Что вы рот разинули? Мух ловите? Ну-ка развяжите обвиняемого, пусть подойдет ближе.
Дженкина подвели к широкому, крытому зеленой скатертью столу, стоявшему между высоким резным стулом судьи и конторкой барристера. Гигантский стол был завален толстенными книгами и пергаментными листами. Бедняга Дженкин едва стоял на ногах, и пристав, доставивший его из тюрьмы, попросил дозволения усадить подсудимого. Судья в просьбе отказал и не терпящим возражения тоном стал допрашивать Дженкина по пунктам обвинения. Тот все отрицал. Себя он называл не иначе как злосчастным парнем, горько жаловался на страдания, которые терпел в Ньюгейтской тюрьме из-за скудной еды и отсутствия лечебной помощи. Вдобавок до этой минуты никто ему ни разу не объяснил, в чем его обвиняют.
— Так ты, стало быть, жалуешься? — сурово уточнил судья. — По лицу вижу, что настроение у тебя премрачное. Возвеселись! Шила в мешке не утаишь, правда все равно выйдет наружу. С Божьей помощью все уладится.
И совершенно неожиданно, сославшись на
Мартин уже приготовился выйти из зала вместе с барристером, но тут Вавасура остановил коротышка в лекарском плаще:
— Как поживаете, сэр?
— Не часто встречаешь знахаря в здании, где правит закон. Что вас сюда привело, господин Гантер?
— Я к вам по делу. Вы позволите, сэр?
Он взял барристера под руку, и они зашагали к «Древу правды».
— В удивительное время мы живем, сэр Майлз.
— Да уж. Грядут большие перемены. Генри станет королем.
Как раз накануне Генри Болингброк обратился к комитету с просьбой рассмотреть «вопрос о приостановлении правления короля Ричарда и выборе на его место герцога Ланкастерского, а также о том, как это осуществить». Не случайно в комитет вошли несколько почтенных лордов.
— Вы знакомы со многими влиятельными людьми, сэр Майлз. Я в этом убедился.
— Убедились? В чем именно?
— Своими глазами увидел, как у нас все устроено. Но это, надо полагать, дела секретные.
— Что за секретные дела?
— Ведомые только вам и прочим посвященным.
— Может, скажете наконец толком, что вы имеете в виду? — не выдержал барристер. — Я теряюсь в догадках.
— Нет, сэр Майлз, вы заблудились в лабиринте, который сами же и выстроили. — Барристер нахмурился и покачал головой. — Не Уильям ли Суиндерби вошел за полночь в круглую башню? И Джеффри де Кали в сопровождении олдермена? А еще помощник лондонского шерифа? Да и вы сами, Майлз Вавасур, той ночью прискакали туда, верно? Я ведь ехал за вами по пятам. И видел всё.
Вавасур отшатнулся, рука его непроизвольно потянулась к висевшему на поясе кинжалу. Томас Гантер заметил это его движение, но не устрашился, а, напротив, принял воинственную позу: вздернул подбородок и даже приподнялся на цыпочки.
— Я высказал все без обиняков отнюдь не с целью доставить вам удовольствие.
— А я, сэр, воздержусь от слов. Молю Бога, чтобы Он наставил вас на праведный путь.
Барристер повернулся, собираясь уйти, но лекарь остановил его:
— Скажите, сэр Майлз, вы знаете, как изготовить порох?
— Что?!
— Вы знали, что пламя от этого взрыва водой не загасить, только мочой или песком?
— Да ты спятил, Томас Гантер.
— Отнюдь нет. А вот вы — круглый дурак. Уверен, это вы устроили по всему Лондону страшные пожары. Вы сожгли две церкви и осквернили собор Святого Павла.
— Ничего подобного я не делал!
— У вас еще две церкви на примете.
Майлз Вавасур только рассмеялся в ответ, но лицо его не выразило ни малейшего веселья.
— Это все пустое, одни ваши глупые фантазии.
— Уверен, с этими влиятельными людьми вы не случайно собирались под покровом ночи: вы плели заговор, чтобы вместо порядка у нас воцарился хаос. Ваш список смерти помечен пятью кругами.
— Мелете чушь, точно малое дитя.
— Признавайтесь, сэр Майкл. Со своими сообщниками вы замышляли смерть.
— Я? Признаться в чем?
— Пока не поздно, вы должны поехать к Болингброку. Иначе милости не ждите.
— Что еще за «должны»? Слушай, лекаришка, ты кем себя возомнил? Лордом? Воображаешь, что я стану выполнять твои повеления? Очень скоро будешь выставлен в деревянной клетке на всеобщее посмешище, поверь мне. И ремесло твое не выручит. Доктора много искуснее тебя и то болтались на виселице.
Рослый Майлз Вавасур, казалось, разом стал еще выше и угрожающе надвинулся на коротышку Гантера.
— У меня есть для вас еще одна новость, сэр Майлз, — услышите и, глядишь, мнение свое перемените. Некоторые отзываются о вас весьма презрительно; утверждают, что вам знакома некая девица, именуемая Розой. Совсем еще дитя.
Кровь бросилась Вавасуру в лицо: он сразу понял, что эта краска стыда выдала его с головой.
— Вас видели на улице, о которой ходит дурная слава. Это истинный вертеп греха. На Тернмилл- стрит.
— Что за хрень ты несешь, черт тебя побери!
— Хозяйка бани вас знает прекрасно. Старый греховодник — вот как называет вас госпожа Элис. Вы еще не соблаговолили довести эту историю до всеобщего сведения?
— Ты мне угрожаешь?!
— Любой судья в этом зале без колебаний отправит за решетку человека, уличенного в блудодействе с малолетним ребенком.
— Меня этим не проймете, господин Гантер. Воск под солнцем тает, а глина только тверже становится.
— Но глину можно разбить на мелкие кусочки. Впрочем, никто не стремится вам навредить. Если, конечно, вы откажетесь от низких замыслов и поедете к Болингброку. Да хранит вас Бог, сэр.
Томас Гантер отвесил поклон и вышел через дверь апелляционного суда. Настроение у него было приподнятое. Он дал отпор законнику и, несмотря на свой малый рост, в словесной стычке одержал верх. Майлз Вавасур даже достал льняную тряпицу и утер лицо, оставив на ткани пятна пудры, которой обсыпал щеки перед выступлением в суде. Что можно назвать лучшим или худшим оружием людей? Слово. Оно может быть и лучшим, и худшим. А что одни искренне любят, а другие ненавидят? Правый суд.
С кратким сводом законов под мышкой Мартин вышел из зала чуть раньше лекаря. Стоял третий день сентября, праздник Святой Елены, и к западному входу в Вестминстерское аббатство медленно двигалась процессия верующих. Лошадь тянула повозку с помостом для мистерий, на нем стояли двое пожилых мужчин. Один держал распятие, другой — лопату, как символ выкопанного из земли Святого Креста. Рядом юноша в одеянии святой Елены вопреки канонам религиозных зрелищ посылал воздушные поцелуи собравшимся на обочинах зевакам. Но вдруг в толпе возникла какая-то сумятица, юноша испуганно
