Нильса, Нильс любил Свена. Каждый из них был несчастен и остро ощущал несчастье других. Свен был несчастен оттого, что его возлюбленный Эрик не отвечал ему взаимностью, еще более несчастен из-за страданий Эрика по Нильсу, и еще немного несчастен из-за того, что не мог ответить на чувство Нильса, так как сердце его было занято другим. Точно так же страдали Эрик и Нильс; как видите, страдания этих троих взаимно усиливались — впрочем, любому порядочному треугольнику, вероятно, свойствен сей феномен. Свен выбрал себе работу, чтобы уменьшить свои страдания. Он неизменно приезжал в Москву подавленный, тихий; находясь в Москве, он погружался в другой мир и как бы отвлекался от горестей, оживал, начинал ходить на спортивные матчи… но потом любовь пересиливала, и он снова ехал в Стокгольм. Эти движения его души походили на маятник.
Но любой маятник в конце концов останавливается; когда-то должен был наступить кризис. И он наступил. Как-то весной, очередной раз приехав в Москву, Свен поразил меня своим жизнерадостным видом; счастье буквально выплескивалось из него и даже слегка перепадало окружающим. Сгорая от любопытства, я увлек его в туалет, но он лишь нежно поцеловал меня в щеку и сказал: «Мой милый друг! Мое счастье столь велико, что я не могу рассказывать об этом вот так, на скорую руку; давайте уж дождемся вечера. Я угощаю». Еле-еле я дотерпел до вечера; мы как следует выпили, и Свен рассказал мне о новостях. Вообще-то их можно было изложить в единственной фразе: Эрик не вынес душевных мук и решил разрубить узел, выйдя за Свена; сжигая мосты за собой, он уже объявил Нильсу о своем решении.
Я был очень рад за Свена, хотя это и предвещало скорый конец наших с ним приятельских отношений. Ему больше незачем становилось ездить в Москву; счастье, которое его ждало на родине, было выстраданным, и его надлежало беречь. Будучи человеком высокой профессиональной этики, он немедленно заявил о своих планах руководству компании; разумеется, руководство отнеслось к ним с полным пониманием — его лишь попросили поработать еще пару месяцев, пока не найдется замена. Он согласился — деньги были не лишними для молодых; Эрик же тем временем занялся подготовкой к свадьбе, квартирными хлопотами и так далее.
В один прекрасный летний день, когда до намеченного отъезда оставалось не более недели, Свен прибежал в офис бледный, с большим опозданием (что было совершенно на него не похоже) — и, давясь от слез, попросил меня как можно скорее отвезти его в аэропорт. Дорога до Шереметьева и так-то недолга, но Свену и половины этого пути хватило на рассказ о случившемся. Оказалось, что Нильс, который держался молодцом до самого отъезда Свена в Москву, в итоге не пережил удара, запил, а самое страшное — пустился в случайные связи. Все это время Эрик просто не сообщал об этом Свену, тихо мучаясь и не желая доставлять своему жениху моральных проблем. По мере возможности он пытался отвратить беду от любимого и преданного; но усилия были тщетны — у одного из новых партнеров Нильса был выявлен СПИД, и Нильс спьяну выболтал об этом Эрику. Последний тотчас повлек Нильса в лабораторию, и роковую новость они узнали одновременно.
Это было за день до того, о каком я рассказываю, дорогая. Ночью Эрик глаз не сомкнул, а утром, с учетом небольшой разницы во времени, позвонил Свену в Москву и сказал, что в таких обстоятельствах их счастье невозможно. Поскольку это он, Эрик, предал свою любовь к Нильсу и тем обрек его на мучительную смерть, единственным достойным теперь решением было провести с Нильсом остаток его дней и вкусить с ним, с истинным возлюбленным, хотя бы краткого печального счастья. Услышав такое, Свен едва не рехнулся — все летело в тартарары; он немедленно перезвонил Нильсу и, заклиная его всеми святыми, молил не принять жертвы Эрика.
«Ведь ты же не любишь его, — плача, передавал он мне содержание их разговора, — так я сказал ему; — ты любишь меня… или уже нет?» — «Да, — отвечал он, — я еще люблю тебя; я унесу в могилу эту любовь к тебе — к подонку, который сам-то принял жертву Эрика…» — «Но мне он пожертвовал всего лишь любовь; ты же хочешь забрать его жизнь!» — «Мне все равно. Теперь радуйся, что скоро я уйду от вас, и моя любовь перестанет тебя отягощать». — «В таком случае, при чем здесь Эрик, зачем он тебе?» — «Это его идея. Мне никто не был нужен, кроме тебя. Без тебя мне все равно, в чьих объятиях сдохнуть — пусть хоть и Эрика». — «Хорошо! — заорал я. — Если ты хочешь сдохнуть в моих объятиях, я раскрою их перед тобой; но можешь ты быть настолько великодушен, чтобы позволить нам с Эриком остаться в живых?» — «Ты хочешь сказать, что отдашься мне через презерватив?» — «Черт побери, это лучше, чем ничего!» — «Не хочу от тебя подачек… хочу всего тебя… люблю тебя, противный…»
Это был бестолковый разговор, сказал Свен; он понял, что такой проблемы по телефону не решить. Он опять позвонил Эрику и умолил его подождать хотя бы до его возвращения. Теперь он надеялся переубедить несчастного Нильса, хотя и не особенно верил, что это получится… а еще боялся, что Эрик обманет его и все-таки отдастся Нильсу до прибытия Свена в Стокгольм…
Я был первым и, наверно, единственным, с кем Свен хотел поделиться своим горем. Я возвращался из аэропорта с тяжестью на душе; у меня было предчувствие, что больше я Свена не увижу. Раза три-четыре я звонил ему домой — автоответчик отвечал спокойным, хорошо знакомым мне голосом; мобильный телефон не отвечал… Я осторожно поинтересовался в его офисе, и мне сказали, что Свен взял экстренный отпуск и уехал. Никто не смог сказать мне, куда; я опять звонил по мобильному, и опять никто не отвечал…
Я перестал звонить. Я уже понял, что случилось что-то непоправимое, и просто ждал. Вместо Свена приехал угрюмый, грубый Аксель (кажется, даже и не швед) — впервые в жизни гетеросексуал раздражал меня своей ориентацией; я вздыхал по мягким манерам Свена и, кажется, даже желал обнаружить в своих вздохах эротический элемент. Не без труда я сошелся и с Акселем… конечно, не так близко, как со Свеном, но достаточно, чтобы задать ему вопрос о судьбе своего друга. Много он мне не сообщил. Все то же, о чем я и сам догадался: жаркая страна… небольшая группа туристов, несчастный случай… два трупа, Свен в их числе…
Теперь я уже более готов изложить Вам свою позицию, дорогая. Обратите внимание, что это история с приличными, обеспеченными, взрослыми людьми, вполне благополучными во всем, что не было связано с роковой страстью; даже смерть их была элегантна, этот так называемый несчастный случай — верю, никто никого не резал и ни в кого не стрелял. Заметьте, что я ни разу не употребил слово «наркотик». Если смерть порхает вокруг таких — что же тогда сказать о молодежи? Увлекающейся, неопытной, безработной? Теперь Вы улавливаете мою мысль? Не все так просто с сакральными предписаниями! Какая разница, Бог или нечто иное, высшее, указывает нам, мужчинам: так нельзя. А вам, женщинам — видимо, можно. Но получите же быстрее мое письмецо и читайте его (как в старину!), пока я придумываю некое логическое завершение.
SEND Итак, мое отношение к этому двойственно. Заведомо обхожу стороной оды (Уайльд, Derek Jarman и т.д. и т.п.); заведомо обхожу стороной голубые фестивали, бары, газеты и прочую бьющую ключом социальную жизнь. Кстати, вот вам анекдотец не от НЖМД, а от моих коллег по работе (хотя я и не уверен, что они, в свою очередь, не содрали его с НЖМД). Прием у проктолога. Оторвавшись от точки исследования, врач выпрямляется и говорит пациенту: «Голубчик, так Вы же, оказывается, гей!» Тот разводит руками — что ж поделаешь, мол… «О, как интересно, — закатывает глаза врач. — Полагаю, Вы связаны с актерской средой?» — «Да нет…» — «Может быть, с музыкальной? Большой Театр, а? Интересно, с кем именно?» — «Да нет…» — «Значит, с художниками?» — «Да нет…» — «Но с кем же тогда?» — «Живу вот с Ваней… он в ЖЭКе сантехником…» Врач удивленно вскидывает брови: «Но, в таком случае, какой же Вы гей? — И добавляет с презрением: — Да Вы просто пидерас, извините!»
Ну ладно. Во всяком случае, этот анекдот вполне выражает мое личное отношение к вышеупомянутой социальной жизни; разумеется, не о ней речь. Упомянутая двойственность — моя истинная проблема — должна быть понятна Вам из рассказа. С одной стороны — эти полюбившиеся мне мягкие манеры… эта трагедия… не высоко ли это так же (скажем), как и женская любовь? Душа ведь просит! Не связи с подобным мне — я не рожден таким — но справедливости. Это первое — в точности то же, что и у Вас. Этот завистливый, восхищенный взгляд гетеросексуала. Неожиданный стыд от подглядыванья. Симпатия. Вы видите, дорогая? Ведь это лучшие чувства; даже эта зависть и то хороша.
А с другой стороны — пидерас он и есть пидерас; про то и Библия, и мои скромные наблюдения. Нехорошо-с! И тоже — не только мозг, но и душа.
