подвинулись поближе к пролому и, как стайка зевак, стали наблюдать за происходящим.
Надо сказать, что, когда группа Ордена впервые обследовала это помещение (то есть, около года назад), я заметил сквозь обветшавший бетон канализационного колодца, что грунт, окружавший колодец, сильно просел. Чтобы увидеть такое, не нужно быть специалистом… наверняка ты и сама видела: подле люка дыра; иногда кажется, будто он прямо-таки висит в воздухе. Такие вещи особенно часты вблизи густых коммуникаций… например, на Пушкинской улице, точнее Большой Дмитровке, не так давно провалился целый дом. Что-то похожее случилось и здесь… и, похоже, люди наверху пытались ликвидировать последствия аварии — а для начала вытащить из дыры застрявшее в ней устройство. Натужно выл лебедочный механизм, но ему явно нехватало силенок; устройство вздрагивало, приподнималось, опять опускалось даже еще ниже, чем было… в такой момент одно из колес устройства погрузилось в дыру полностью, и я понял, что это вовсе не землеройная техника — такие колеса бывают только у импортных внедорожников… попросту говоря, у джипов.
«Да это же “Лэнд-Крузер”, — с удивлением произнес Игорь, — уж мне ли этот глушитель не знать…»
В то время как члены экспедиционной команды в стиле, присущем скорее тебе, обменивались мнениями о провалившемся джипе, я старался понять, как в такой ситуации поведет себя Иванов. Нырнуть в нишу теперь представлялось рискованным; колодец мог быть поврежден аварией и засыпан землей. Теоретически можно было использовать оказию в виде пролома — потолок в бункере был невысок — но просветы между джипом и краями пролома казались слишком узкими, чтобы туда можно было пролезть; да и пока бы он лез, его успели бы схватить снизу. Мой план поймать негодяя с поличным провалился, как невезучий джип; я проклял себя за излишнюю щепетильность и, пытаясь найти хоть какое-то утешение, подумал, что Бог, вероятно, все же умнее меня.
И это истинно так. Сверху неожиданно прогремел грохот мощного взрыва — и тотчас, вероятно не выдержав нервного напряжения (а может быть, и надеясь, что взрыв удалит нечто мешавшее подъему джипа), Иванов подпрыгнул и мертвой хваткой вцепился в подножку автомашины. Мои люди тотчас бросились к нему… но поздно: джип каким-то чудом действительно двинулся вверх… и я успел уже возблагодарить Бога, удержавшего мою руку от убийства того, кто — как следовало из столь явного свидетельства — был в действительности невиновен.
И опять, как слепому щенку, мне было указано: не тщись, человече, в глупой гордыне своей толковать промыслы Божии. Едва джип приподнялся над краями пролома, как с этих краев поползло, свешиваясь книзу, вязкое, шипящее, дымящееся месиво, более всего похожее на жидкий огонь. Оно достигло Иванова, висящего на подножке машины и приподнявшегося вместе с ней, и коснулось его, и объяло боком, не полностью — но и этого было достаточно, чтобы он страшно, нечеловечески закричал и сорвался с подножки. Он корчился, бился на полу бункера от нестерпимой боли, продолжая кричать, и его дикий вопль вторил другим таким же воплям, доносящимся сверху сквозь пролом; и он кричал, пока гигантская капля неторопливого кипящего месива не опустилась на него и не поглотила его полностью.
И тотчас свет, яркий свет хлынул с неба сквозь освобожденный пролом. Мы дружно перекрестились. Джипа не было; страшное месиво, пузырясь, испуская тяжкие вздохи, понемногу остывало и превращалось в обычный вулканический туф. То была лава, Мария; поднявшись через какое-то время наверх, мы наконец уразумели смысл столь необычных событий. Мы увидели удаляющийся воздушный шар — разноцветный, красивый, как мечта, — на котором было крупными буквами написано: «ВИП-Системы» — и рядом: «Цельный Бензин». Теперь ты понимаешь, почему я взялся, регламенту вопреки, помочь твоему Господину? Теперь ты понимаешь, почему я согласился изложить тебе этот рассказ?
Князь Георгий умолк; только крупные капли пота, выступившие на его лбу и висках, подсказывали, сколько душевных сил он затратил, вспоминая и как бы заново переживая эти драматические события. Марина раскрыла свою набитую книгами сумку, достала оттуда платочек и, перегнувшись через стол и подрагивая ноздрями, бережно вытерла этот пот. Князь не отстранился.
Интересно, подумала Марина, прав ли Фрейд, считая, что в основе творчества лежит сексуальный мотив. Может, это и вульгарно, но она бы осмелилась возразить: если так, почему творческий порыв не сопровождается сексуальным возбуждением? Эмоции, эпитеты, холодный пот… а змеем здесь и не пахнет, при том, что его сиятельство вовсе не импотент; уж ей ли не знать признаков… Так подумала Марина, а вслух произнесла:
— Видите, как хорошо, что вы рассказали мне эту историю, ваше сиятельство. Мало того, что я получила огромное удовольствие (рассказывать только ради этого, право, не стоило бы); главное, что теперь я настолько отчетливо представляю себе все детали этих ужасных подземных ходов, что никакой падле меня ни за что не прижучить, даже самой что ни на есть поганой-препоганой.
— Да уж, — отозвался князь.
— Одно только мне не совсем понятно, — продолжала Марина, — если говорить о деталях этого путешествия. Почему, спускаясь с высоты в сорок два метра, вы связали целых пять веревочных лестниц? Ведь и четырех за глаза хватило бы.
— Но четыре лестницы — это всего сорок метров, — возразил князь. — Как же остальные два?
— Но если вы поднимете руку, в вас как раз будет два метра, — не сдавалась Марина. — Это значит, от нижней ступеньки даже прыгать бы не пришлось. Вдобавок лестница должна была хоть немного вытянуться под собственным весом; коли так, она едва не достала бы земли.
— А если бы земля была ниже?
— Как ниже? ведь это прибор показал!
— А если прибор наврал, черт побери?
Марина раскрыла рот — да так и закрыла, не найдя уж что сказать на такой аргумент.
— Поразительная в тебе способность обламывать, — с досадой сказал князь. — Я весь выложился, рассказывая тебе по твоей же просьбе… эпитеты подбирал… Такие события! это достойно пера живописца — а ты о какой-то веревочной лестнице…
— Ваше сиятельство, — опешила Марина, — да разве вы не поняли, что я спросила о ней только затем, чтобы показать свою внимательность к спелеологическим подробностям, а не только к живописным картинам. Сказать по правде, мне до этой лестницы и дела нет… фу на нее! Конечно, самое огромное впечатление производят именно живописные картины; я же говорила вам, как на меня подействовала картина падающих камней. О, эти камни! я будто своими ушами слышала их грохот… а вам было очень больно, ваше сиятельство?
— Не помню, — буркнул князь. — Я был занят другим.
— Ну конечно, — вздохнула Марина, — это был шок… как я сразу не сообразила! Я смотрю, вы решительно не хотите говорить со мной о ваших ногах. Но все-таки вы легко отделались, ваше сиятельство! Если судить по темпам вашего выздоровления, у вас было несколько переломов, скорее всего закрытых; а я как представлю себе эти страшные камни, так сразу и возникает мысль о гангрене и ампутации. Глупо, не правда ли?
Князь молчал.
— Но что восхищает, — продолжала Марина, — так это ваше умение выстроить сюжет: каждое действие завершается катастрофой, притом тяжесть повреждений от раза к разу растет. Подумать только, горящая лава! Вначале, безусловно, глубокий ожог четвертой степени, хотя трудно сказать, «а» или «б»… да и что потом, понять трудно. Отчего же все-таки умер этот Иванов? — произнесла она задумчиво. — Вы, конечно, думаете, что от ожога… это логично, так как повреждено не менее шестидесяти процентов поверхности тела; однако не стоит пренебрегать и другими причинами: к примеру, при падении мог быть сломан шейный позвонок… во всяком случае, тот факт, что он не отполз в сторону, а корчился прямо под горячей струей, косвенно свидетельствует о нарушении функций опорно-двигательного аппарата. Наконец, будучи полностью, как вы говорите, поглощен лавой, он мог умереть от асфиксии, ваше сиятельство.
Князь продолжал молчать.
— Что бы я заведомо исключила, так это чисто механические повреждения, нанесенные лавой, поскольку она, по вашим словам, опускалась медленно, — заспешила закончить Марина свою мысль, — а также смерть от сдавления грудной клетки (а то и черепа) под весом лавы. Сдавление, конечно, могло наступить и в результате отвердевания лавы (если при отвердевании уменьшается ее объем), но вряд ли
