намерений, бандиты украли одного из хороших ребят, запихнули его в багажник и увезли тоже за город, а сами позвонили семье и сказали, что будут присылать по пальцу этого парня… пока не заплатят.
— Боже, — выдохнула Ольга. — И Боря во всем этом участвовал?
— Ну, вряд ли лично он запихивал его в багажник.
— Но он был в курсе, да?
— Это уж скорее всего. С определенного момента он, наверно, и сам был не рад, что с этим связался. Просто хотел повымогать денег, а тут обернулось вон как.
— Да-а… И что дальше?
— А дальше эта разборка. Представляешь — сидят они с бандитами, куражатся над хорошими… а те тоже не лыком шиты… есть у них защита, есть! только такая высокая, к которой не сразу и обратишься…
— Ну, и?..
— И вот они куражатся, вместе с Борей… думают, дело в шляпе… и тут… ка-ак!
— Те приехали… защитники, да?
— Ну.
Ольга поежилась.
— Но они же не поубивали всех подряд? — спросила она с надеждой.
— Тебе все-таки жаль Борю, — полувопросительно, полуутвердительно сказала Марина.
— Не то что жаль, — сказала Ольга, — но все-таки…
Марина осуждающе покачала головой.
— По твоим рассказам, раньше ты была более принципиальной.
— С годами внутри нас происходят удивительные вещи, — заметила Ольга. — В начале твоего рассказа мне плевать было на Борю; если он заслуживал наказания, значит, так тому и быть, то есть мне не было бы жаль его ни вот на столечко. А вот теперь ты готова сказать, что с ним обошлись плохо… а мне заранее жаль. С одной стороны, конечно, это кусок дерьма, а с другой стороны, ведь это кусок моей жизни.
— Вывод, — сказала Марина. — Твоя жизнь — дерьмо.
— А что? — с вызовом вскинулась Ольга. — Это так и есть! А твоя — нет, что ли? Твоя жизнь — это райский сад с благоухающими яблочками?
— А что, если именно так? — спросила Марина.
Ольга опешила.
— Ну, тогда… Я уж не знаю, что тогда. Наверно, я должна сказать что-нибудь вроде «снимаю шляпу».
— Не получилось у меня тебя развлечь, — огорчилась Марина. — Извини… Я искренне думала, что тебе понравится эта незатейливая история.
— Видно, я не столь злопамятна, — грустно покачала головой Ольга. — Его убили, да?
— Их всех убили. Он ничем не отличался от других.
— Как это ужасно, — вздохнула Ольга. — А ведь я могла быть его женой. Мы с тобой никогда не были бы знакомы. И сейчас ты, злорадствуя, рассказывала бы кому-нибудь эту историю, а я бы печально сидела на кладбище, истекая слезами.
— Истекая слезами? — переспросила Марина. — Разве так говорят?
— Ну, исходя… Какая разница, как говорят.
— Ольга, я не узнаю тебя, — сказала Марина. — Мы же постоянно виделись, и ты всегда была той, какую я любила. Почему я должна замечать в тебе эти изменения (которые, честно признаюсь, мне не очень-то по душе) именно перед тем, как нам надлежит расстаться?
— Может, как раз поэтому, — предположила Ольга. — Может, это известие (я имею в виду, о нашем расставании, а вовсе не о Боре) так на меня подействовало, что я… Может, я вообще с тобою играла какую-то роль? А сейчас, узнав о нашей грядущей разлуке, я начинаю сразу же и как бы авансом становиться такой, какая есть?
Марина хмыкнула.
— Ты напоминаешь мне одну мою приятельницу. Ту хлебом не корми, дай о себе пофантазировать. Ты тоже никогда не отказывалась от такого удовольствия, но прежде это не было таким… ну, я не знаю… унылым, что ли… Вспомни, как мы спорили о твоих приключениях! о твоей блядской натуре! Вот это я понимаю, был разговор так разговор…
Ольга меланхолично пожала плечами.
— Не знаю, что тебе сказать. Давай выпьем.
— Ты знаешь…
— Что? Выпить не хочешь?
— Нет, просто у меня еще…
Ольга хмыкнула.
— А говоришь — подруга до гроба.
— Что ты к словам цепляешься?
— Уходи.
Марина встала.
— Оля, так нельзя. С одной стороны, рассуждаешь о каких-то всепрощениях, а с лучшей подругой обращаешься категорично, максималистски и вообще как со свиньей. Мне действительно лучше сейчас идти, но вовсе не по твоей прихоти, а просто потому, что ты не с той ноги встала. Сама знаешь, за тобой такое водилось и прежде; в этом смысле я очень даже тебя узнаю. Да мне уже и пора.
И, поскольку Ольга продолжала драматически молчать, Марина добавила:
— Разумеется, этот не очень приятный эпизод не окажет никакого влияния на мое дальнейшее отношение к тебе. Я по-прежнему буду тебя любить и так далее.
— А мне кажется, — сказала Ольга, — мы видимся с тобою в последний раз.
— Как? а бегунок? ты же обещала…
— Ты понимаешь, о чем я.
Марина сделала движение, чтобы ее утешить, обнять… начала это движение, да так и не завершила.
— А знаешь? — сказала Ольга. — Когда-нибудь твои хорошие ребята могут тоже оборзеть и тоже полезть куда не надо…
— Они правда хорошие, — улыбнулась Марина.
— Те тоже были хорошими для кого-то…
— Ну, и что ты хочешь сказать?
— Я просто хотела… пожелать тебе, что ли — если так получится, не дай Бог тебе быть вместе с ними.
— Оля, я пошла.
Марина встала. Ольга продолжала сидеть перед незаконченной выпивкой. Марина наклонилась над Ольгой, чтобы ее поцеловать.
Видя ее движение, Ольга сделала необычный жест: она подняла руку, обняла Марину за шею и с силой притянула ее к себе. Она не дала Марине поцеловать себя и сама не поцеловала ее тоже. Она прижалась лицом к шее Марины, к ее щеке, и уху, и волосам, и долго — секунд десять, не меньше — держала ее так, глубоко вдыхая запах, исходивший от всего этого. Это материнский жест, подумала Марина. Так сделала бы мать, провожая свою доченьку далеко и не зная, увидит ли ее когда-нибудь еще. А я не помню материнских объятий, не знаю, никогда не знала и не помнила. Может,
С чего это я вдруг вспомнила о матери, с гневом на себя и на весь мир подумала Марина, выпрямляясь. Это все Ольга! мещанка, обычная блядь… Напиздела какой-то хуйни… а я теперь… мне теперь…
Она зарыдала. Обмякла, снова согнулась, села на корточки и сама уже уткнула лицо куда-то в Ольгину грудь — туда, где было тепло и мягко. Ольга обняла ее голову, уже безо всякой страсти, и слабо, безвольно поглаживала, как бы жалея, как бы говоря: ничего не поделаешь, так и будем жить… на все воля
