— О, как я рада! Но вы что-то собирались рассказать о вскрытии, ваше сиятельство, — напомнила Марина, облокачиваясь на стол локтями, пристраивая подбородок к своим сложенным рукам и преданно заглядывая в глаза князю. — Вы сказали, что специально поинтересовались и что вскрытия как такового не было.
— Да, потому что он уже был вскрыт, — объяснил князь. — Мне рассказали некоторые подробности… Знаешь, ребенком я как-то прочел о цыганском способе приготовления ежа в пищу. Ежа обмазывали глиной и пекли на костре; по-моему, его даже убить не удосуживались. Это произвело на меня огромное впечатление — мне было так жаль милого, безобидного ежика, что я не мог заснуть и полночи проплакал.
— Я вас понимаю, ваше сиятельство, — задумчиво сказала Марина. — Я бы тоже плакала на вашем месте.
— Ну да. Ты, конечно, понимаешь, в чем был смысл такого обмазывания: в костре глина обжигалась и твердела; когда готовый шар разбивали, иголки отходили от тела вместе с этой обожженной массой, да и с кожей заодно.
— Понимаю, зачем вы мне это рассказали, — протянула Марина. — Действительно, отвердевающая лава должна была образовать конгломерат с одеждой Иванова, кожными покровами и даже, может быть, поверхностными слоями мышечной ткани. Конечно, о каком вскрытии можно говорить! Хорошо еще, кости сохранились — зубы в особенности; не то установление личности могло бы продлиться гораздо дольше, а значит, не было бы покамест ни моей прописки, ни этого китежского шампанского на вашем столе.
— Все в мире взаимосвязано, — философски заметил князь. — Однако ты хорошо выстраиваешь логические мостики; раз уж речь зашла о прописке и шампанском, полагается назначенный тобой второй тост. — С этими словами он наполнил стаканы и провозгласил: — За тебя со всеми твоими прописками, регистрациями и оформлениями!
— Но это два разных тоста, — пискнула Марина, — то есть квартира и клуб.
— Придется объединить, — покачал князь головою, — у меня не так много времени. — Они выпили. — Раз уж ты пришла, давай обсудим некоторые производственные вопросы. Помнится, ты говорила о переводчике.
— Да, ваше сиятельство, — насторожилась Марина. — Знаете ли…
— Ну?
— Мне кажется, кого попало на эту работу брать нельзя. Рассказанный вами случай навел меня на мысль о бдительности. Представляете, что было бы, не случись обвал? Ведь этот Иванов так и продолжал бы за вами шпионить.
— Противная у тебя манера юлить, — сказал князь, думая о проценте спирта в китежском шампанском. — Ты можешь говорить прямо? Нашла кого-нибудь, а?
— Просто мне кажется, что я должна давно знать своих людей, — с достоинством возразила Марина, — ведь в конечном счете именно мне нести за них ответственность. Я всего лишь хотела подвести, так сказать, эмпирическую базу в качестве обоснования.
— Прекрати юлить, — повторил князь, — и вдобавок канцеляризмы в твоих устах звучат только когда ты рассуждаешь о медицине. Я не собираюсь формировать твой штат за тебя; однако ты должна понимать, что Орден, со своей стороны, обязан провести проверку каждого твоего человека.
— Штат? — переспросила Марина. — Сколько единиц?
— Понятия не имею, — буркнул князь. — Представь свои аргументированные предложения.
— Прямо сейчас?
— А что, они у тебя готовы?
— Конечно, ваше сиятельство, — сказала Марина. — Мне нужны всего-то навсего две конкретные женщины… одна как переводчица и одна как камеристка.
— Камеристка, — передразнил князь. — Ишь ты! А что, разве нельзя совместить эти функции в одном лице?
— Хотите сэкономить, ваше сиятельство?
— Хочу иметь меньше языков… особенно женских.
— Не знаю, — нахмурилась Марина. — Переводчица будет одновременно выполнять функции личного секретаря и даже вести финансы; представьте себе, что она должна куда-то ехать по делам, а мне нужно готовиться к приему…
— Не забывай, — напомнил князь, — у тебя будет помощник, назначенный Орденом.
— Разве он поедет со мной в Испанию? — удивилась Марина. — Я думала, он будет сидеть здесь на сетях… В таком случае, понадобится целых два помощника: один для Испании, а другой для здешней сети.
— Понадобятся двое, значит, выделим двоих, — сказал князь бесстрастным голосом. — Ты слишком ценная фигура для Ордена, чтобы отправить тебя в сопровождении двоих подружек. А если на тебя покусятся баскские экстремисты?
— В Москве экстремистов не меньше, — хмуро сказала Марина, — и что-то никто до сих пор на меня не покусился. Признайтесь, ваше сиятельство, что вы просто не до конца доверяете мне.
— Ты дура, — вскипел князь, — девчонка, от тебя всего можно ожидать! Не смей мне перечить!
— Ваша воля, — глухо произнесла Марина и убрала руки со стола.
— Ах, ах, какие мы бедненькие и обиженные, — буркнул князь. — Соображаешь, что говоришь? Кому ты нужна в Москве, чтобы на тебя покушаться? А там ты будешь видная персона… иностранка к тому же…
Он вздохнул и сокрушенно махнул рукой.
— Если бы это не навлекло подозрений, я бы отправил с тобой взвод молодцов. Технически это — тьфу! в качестве каких-нибудь спортсменов, тех же спелеологов… Нам нужно найти баланс между незаметностью и престижем. Ты представляешь, что будет, если ты, например, попадешь в газеты? Если фотографы почуют к тебе общественный интерес?
Марина молчала, храня прежний хмурый вид.
— Ладно, — сказал князь, — давай мириться. Терпеть не могу, когда ты споришь попусту, но когда ты вот так сидишь с постной физиономией — мне кажется, еще хуже. Будем допивать?
— Будем, — сказала Марина, не поднимая глаз.
— За что?
— За Испанию, ваше сиятельство.
— Почему не за Россию?
— Потому что в Испании уже есть король, — улыбнулась Марина и наконец подняла глаза, — а в России…
— Ну, что ж, — крякнул князь. — Тогда за Испанию!
— Оленька, — сказала Марина.
— Что такое? — удивилась Ольга. — Когда это ты называла меня Оленькой? Ненавижу этот уменьшительно-ласкательный суффикс в применении к моему имени. Впрочем, это субъективное, — заметила она, — просто именно такое словцо считал своим долгом употребить каждый из ресторанных проверяющих перед тем, как вставить в меня свой отвратительный хуй.
— Ты не говорила мне, что все они были такими уж отвратительными, — заметила Марина.
— Это еще более субъективно, — сказала Ольга. — Мы же с тобой понимаем, как медики, что отдельно взятый половой орган может быть мал и велик, красив и некрасив и так далее; однако тебя же ебет человек, а не хуй. Если это насильно, да еще сопровождается якобы ласковым, а на самом деле глумливым обращением (я говорю о слове «Оленька»), то даже самый большой и красивый пенис делается в твоих глазах отвратителен. Ты не согласна?
— Не знаю, — в задумчивости сказала Марина. — Если ты, будучи медиком, видишь достоинства члена, зачем же думать, что тебя ебет дрянной человек? Можно вместо этого думать, что это всего лишь его
