Испанский сон

Кожаный с некоторым удивлением покосился на Эскуратова. Потом прищурился, достал сигарету и закурил.

— А вы под кем, ребятки? — ласково спросил он у Филиппа со Вальдом.

Филипп задумался над ответом. Последний раз такой вопрос был задан ему много лет назад, и неправильный ответ на него имел для Филиппа весьма значительные и неблагоприятные последствия.

— Мы ни под кем, — сказал Вальд.

— Так не бывает.

Вальд пожал плечами.

— Значит, бывает…

— Э, погодите, мужики, — вмешался Эскуратов, — вы что-то не о том начали… — Он опять стал как бы суетливым, но Филипп уже видел, что это просто роль, маска. — Нам нужно, — он еще раз подчеркнул «нам», — чтобы у них, — подчеркнул «у них», — не было с нами проблем. Их проблемы с другими — это не наше дело.

Кожаный задумался.

Двое русских бизнесменов, собрав многочисленные принадлежности, поднялись из-за соседнего стола и неторопливо направились в сторону выхода, проходя прямо за спинами кожаного и Эскуратова. Один из них, молодой и симпатичный, неожиданно задержался, остановил взгляд на Анжелике и, глядя прямо ей в глаза, откровенно улыбнулся и кончиком языка облизал губы. Кожаный медленно поднял голову и без выражения посмотрел на молодого человека, и Филипп заметил, как в тот же момент старший из проходивших слегка задел кожаного — чем именно, трудно было рассмотреть; может быть, рукавом, а может, дипломатом. Молодой человек медленно поднял руку и коснулся губ двумя пальцами, как бы посылая воздушный поцелуй Анжелике. Блеснуло обручальное кольцо. Взгляд кожаного стал тяжелым и серьезным. Анжелика едва заметно улыбнулась и отвела глаза. Молодой человек слегка поклонился и заспешил за своим старшим товарищем.

Кожаный сглотнул и опустил голову. Его глаза внезапно выкатились и остекленели, взгляд потерял всякий смысл; он страшно побледнел и замер — так замирает пронзенный шпагой, упавший на колени бык, прежде чем опрокинуться на песок жалкой, безжизненной тушей.

«Сейчас он умрет, — с ужасом подумал Филипп. — Его задели; я не видел, я ничего не видел». Кожаный вздрогнул и уронил сигарету; крупные капли пота покрыли его лоб, лицо исказилось страданием. Он захрипел и схватился рукой за горло.

Официант подскочил, подобрал сигарету, склонился над кожаным в выжидательной позе. Коллеги его притихли, замедлились, зорко следили издалека, стараясь не пропустить момент, когда нужно вмешаться. Анжелика продолжала смотреть вбок, происходящее ее не касалось. Эскуратов, в тревоге, растеряв показное спокойствие, подносил к губам кожаного стакан воды, пытался напоить. Кожаный вяло отстранился от стакана, с трудом проник рукой к себе под куртку, шарил там, покачиваясь, наконец что-то достал, развернул, трясущейся рукой запихнул себе в рот и тогда уже схватил стакан, выпил жадно, буквально влил в себя его одним приемом.

Кажется, обошлось. Кожаный дышал тяжело, был по-прежнему бледен, но глазки его снова спрятались вглубь, а взгляд стал осмысленным. Анжелика посмотрела на него и ободряюще улыбнулась. Официант исчез. На периферии зала опять возникло движение.

— Бывает, — сочувственно сказал Эскуратов.

Кожаный покосился на него с плохо скрываемой злобой. Однако Эскуратов уже полностью овладел собой. Он будто и не заметил злобного взгляда; смотрел на кожаного заботливо, улыбался ободряюще, почти как Анжелика.

Молчание сделалось невыносимым.

— Ладно, — буркнул кожаный. — Выкрутил.

— Мы договорились? — спросил Эскуратов.

— Да.

— Отлично. Очень рад… Может, хотя бы сейчас закусим? По чуть-чуть, может быть?

— Сказал же, некогда, — тоскливо отмахнулся кожаный, вытер лоб салфеткой и с усилием встал.

Обошел круглый стол и наклонился, прижал скатерть лапищами, разместил рядышком с головами Вальда и Филиппа свою стриженую голову, все еще бледную, похожую на череп, просверлил глазками их обоих одновременно — сделал все так, что у Филиппа поджилки затряслись.

— А вы, умники, смотрите: если что-нибудь к ним подцепите… не рядом с ними — это ваше дело — а к ним, вы поняли? К ихнему узлу… или хотя бы к той кишке, за которую они заплатят…

Филипп и Вальд тревожно переглянулись.

— Например?.. — нервно осведомился Филипп.

Кожаный улыбнулся улыбкой черепа.

— Ну, там… банкоматик с первого этажа… интернатишко для населения… понятно, да? — Улыбка его пропала. — Чего молчите? Вы поняли?

— Как же не понять, — негромко сказал Вальд, довольно-таки хладнокровно глядя в пространство. — Захочется им, чтоб подцепили — наверное, нас известят?

Он перевел взгляд на Эскуратова.

Тот дружелюбно фыркнул, красиво руками развел — да что вы, ребята, говорил жест, разве здесь могут быть проблемы…

— О’кей, — ухмыльнулся кожаный, — живите…

Он выпрямился.

Анжелика встала и томно произнесла:

— До свидания, мальчики…

Как в кино, встали все остальные. Двое пошли к выходу — кожаный и Анжелика за ним.

— Уф! — облегченно сказал Эскуратов.

Трое посмотрели друг на друга и рассмеялись — нервно, негромко, так, что уходящие уже не могли их услышать. Сладким, заслуженным призом были десять секунд этого общего смеха, когда они — предприниматели — ощущали себя единым целым против враждебной им стихии насилия, страха и хаоса.

— Вот и ладно, — сказал Эскуратов, отсмеявшись и тоже вытерев лоб, вспотевший от всего происшедшего. — Это надо отметить… По чуть-чуть, а? Официант! За начало переговоров.

— Переговоров по существу, — не удержался Вальд.

— О, да. Не дожидаясь никакого кофе.

* * *

Выбросив из головы нелепый, ярмарочный воздушный шар, отогнав его от себя, как назойливую муху, Филипп опять потащил своих дам в переплетение узких переулочков. Они походили туда-сюда и остановились перед маленькой церковью, какой-то уже по счету.

— Смотри, — сказала Зайка, — Санто-Томе.

— «Похороны графа Оргаса», — отозвался он.

— Зайдем?

— Конечно.

Вход в церковь стоил по триста песет с каждого — вообще-то дороговато за одну-единственную картину… но зато за какую!.. Здесь, в отличие от остального Толедо, было много людей; они толпились рядами, ожидая своей очереди приблизиться; и, хотя время стояния перед шедевром не было специально ограничено, простое приличие не позволяло слишком долго занимать там кусок довольно-таки неширокого пространства. А ему хотелось стоять еще и еще, чтобы в охотку рассмотреть эти загадочные, значительные узкие лица, и небесный сонм, и самого графа, ставшего поводом для столь большого собрания — все то, что он много раз видел в альбомах и что, конечно же, совсем по-другому виделось в подлиннике. «Вообще-то в Эль Греко не так уж и много испанского духа, — негромко сказал кто- то рядом по-русски. — Скажем так, не во всем. Грек есть грек… Но это — очень, очень испанское». Филипп опомнился; он понял слова, но смысл — вряд ли; он поискал глазами