Царя.
Ему с трудом удалось ее успокоить.
— Не плачь, малышка, — приговаривал Он, гладя ее, укладывая, — успокойся, глупенькая, Я знаю, о чем ты…
Он принес ей воды, заставил выпить. Она с трудом пришла в себя и сидела на постели, обняв колени руками, зареванная, опухшая, ощущая себя виноватой оттого, что испортила ласки.
— То был не Царь, доченька. Я расскажу тебе… Надо было давно рассказать; Я думал, ты еще маленькая… Царь, как ты знаешь, духовная сущность; а то, что ты видела, был змей — тварь земная, биологическая. Природа, дочка, берет свое…
— Змей, — повторила она. — Как странно!
— Когда появляется змей, Царь отступает. Царь выше того, чтоб бороться со змеем. Царь уступает ему Свое тело — но ненадолго. Как ты видела, змей, исторгнувши семя, изнемогает сам по себе. Потом уползает с позором, а Царь снова велик и хорош.
— Мне не понравился змей, Батюшка.
Отец пожал плечами.
— Немудрено. Он хитер, пронырлив, вообще злокознен; люди считают его врагом рода человеческого… Однако нам, наделенным защитой Царя, он не враг — слишком низок… и жалок… Для тебя будет правильно лишь сторониться его и не обращать на него никакого особенного внимания.
— А…
Она боялась спросить. Он улыбнулся, поощряя ее к вопросу.
— А у других… тоже есть змеи, Батюшка?
— Конечно: ни одному мужу не обойтись без земной сущности. Даже больше: редко кто признает своего Царя, а уж змей есть почти у всякого. Да что тебе до них? У нас с тобой свое Царство. Плохо ли?
Она почувствовала себя счастливой оттого, что Он не стал сердиться, разговаривал с ней, как с взрослой, и все объяснилось. Она благодарно потерлась щекой о Его руки.
— Ах, Батюшка, я Тебя так люблю!
— И Я люблю тебя, Мое солнышко.
— Батюшка, а давай целоваться!
Отец приблизил Свое лицо к ее лицу и внятно сказал:
— Мы всю жизнь будем целоваться с тобою, дочь Моя, возлюбленная Моя, будем ласкать и тешить друг друга, только помни Завет, то помни, что Я тебе всегда говорил, теперь говорю и буду говорить: лишь мы с тобой друг для друга вдвоем в целом свете, лишь Я для тебя и ты для Меня; ни с кем не сходись, но и не враждуй; никого не почитай, никому не верь и не говори про то, как мы живем, а про наше Царство в особенности. Души своей никому не давай касаться; также и Царевны. Однако же будь похожа на всех, не возбуждай подозрений, будь незаметна, смешайся с толпой. Таись, прячься, будь ко всему наготове; подслушивай, подглядывай, вызнавай, да не ради корысти, а лишь ради нашего покоя и счастья, ради Царства нашего. Думай усердно и глубоко! Но скрывай истинные мысли, обманывай всех вокруг, да так, чтоб не прознали; не питай ни к кому ни гнева, ни жалости; будь хитра и коварна со всеми не менее, чем змей. А иначе придет позор и погибель. Так?
— Так, Батюшка.
— Повтори.
Она послушно повторила; слова на этот раз изменились в конце, к ним добавилось про змея, но смысл был старый и ясный. Она подумала, что Отец, верно, считает ее дурочкой. К чему каждый день повторять то, что и так яснее ясного?
Она уже ходила в школу (в первый класс, во второй?), прилежно учила что положено, ежечасно тосковала по Царю, но, как велел Отец, даже и виду не подавала. Некоторое время она была лучшей ученицей, отличницей, и учительница постоянно хвалила ее, ставила ее в пример другим детям; она была безразлична к этим похвалам — лишь похвала Отца имела для нее значение. Отец велел учиться хорошо, она и учится хорошо; велел бы плохо — училась бы плохо.
Однако она быстро увидела невыгодность отличной учебы: ее сделали командиром октябрятской звездочки — она изобразила радость, но слегка озаботилась некоторыми новыми обязанностями, которые отдаляли ее от Царя; она поняла, что ее скоро могут сделать командиром класса, и ненужных забот добавится. Тогда она постепенно снизила успеваемость, сделалась на уроках рассеянной — ей это было легко и очень приятно, так как она могла позволить себе больше думать о Царе. Учительница огорчалась, но ей не было до того никакого дела.
Другие дети в пору ее успехов уже начинали относиться к ней неодобрительно, считать ее зубрилкой, вдобавок девчонкой скрытной и заносчивой. Ей было безразлично отношение этих детей. Но Отец велел быть как все, не выделяться, не возбуждать к себе плохого или слишком хорошего чувства; спустившись по успеваемости до уровня других учеников, она стала больше разговаривать с ними, расположила к себе и добилась умеренного уважения, при том, что они стали считать ее не скрытной, а просто скучной.
Это было именно то, что ей требовалось. Она добилась безупречно серой позиции, наилучшей для того, чтобы вести двойную жизнь. Если бы не началась перестройка, она при желании многого могла бы достичь в качестве комсомольской, а затем и партийной работницы. Другое дело, что она вряд ли проявила бы такое желание, потому что любая общественная деятельность отдаляла бы ее от Царя, средоточия всех ее чувств, стремлений и помыслов.
У нее возникла привычка откладывать важные разговоры до времени ласк. Важные разговоры случались не часто, и Отец разрешил. После разговоров ласки были особенно приятны.
— Батюшка, — сказала она как-то раз, — ребята в школе — матерщинники. Хорошо ли ругаться матом?
— А как ты сама думаешь? — спросил Отец.
— Наверное, плохо.
— Конечно, дочка; они оттого так делают, что нет у них Царя ни в голове, ни в душе, ни вообще в жизни. Что с них взять? Пожалеть разве. Однако одно слово стоит особняком, и в Царстве нашем употреблять его должно. Слово это —
— Пизда, — с удовольствием повторила она, довольная, что получила право употреблять взрослое слово. — Но ведь змея от Царя отличить легко, Батюшка. А чем пизда отличается от Царевны, каким признаком?
— Отличишь. Влага появится. Запах особый…
Она брезгливо сморщила нос.
— Не хочу.
— Не волнуйся, милая, это бывает ненадолго.
Она немного подумала, принимая Его ласки.
— Батюшка, а других матерных слов не нужно говорить?
— Нет, родная; да и это тоже не говори на людях, даже если вокруг все подряд будут ругаться через раз. Не роняй себя.
— Они говорят не Царь, а…
— Знаю, милая. Что ж, так они ценят своих Царей.
В другой раз она сказала:
— Батюшка, я знаю, отчего дети родятся: от семени, которое истекает из змея.
Он покачал головой.
— Здесь не совсем ты права, дочь; здесь целая наука, и пора тебе понять. Одно дело семя, истекающее наружу, в свет, как у Меня, ты знаешь, бывает по ночам; оно и впрямь исходит от змея. Другое же дело, когда семя истекает вовнутрь женского тела. Это разные вещи. Есть одна, крайняя ипостась у змея — зверь; то змей, вожделенно стремящийся к пизде и любострастно овладевающий ею. Да, бывает, что от этого родятся дети; но знай, что в тот момент, когда происходит зачатие, пизда прекращает быть таковой —
