– Вы слышали, Ниночка? Он красавицу от крокодила спас. Женился на ней. Начал новую жизнь.
– Уж я ему сейчас покажу за эту красавицу и за духи французские, – шепчет Нина. – Ой, батюшки, а это еще что такое?
В кафе вкатывается огромная бочка, а за ней вваливается вся компания.
Эдик Евсеев входит в кафе на костылях, притворяется одноногим, несчастным. Толя Маков следует за ним тоже на костылях.
– Эдик! – вскрикивает в ужасе Нина, выбегает из-за стойки и бросается к Евсееву. Видно сразу, как она его любит.
– Потеряли мы с Толей ноги, – хнычет Эдик. – Сегодня на работе потеряли по ноге. Механическая лебедка забрала себе наши дорогие ноги.
Толя Маков громко рыдает.
– Эдик, любимый, милый, родной, – шепчет Нина.
– Асса! – кричат Бесо и Шота и пускаются в пляс вокруг бочки.
– Асса! – кричат Эдик и Толя и отбрасывают костыли.
– Безобразники! – зарыдала Нина от счастья: нога у Эдика цела.
– Сейчас попробуем кахетинского винца! – говорит капитан, вышибая дно у бочки. – Пусть все пьют на моем славном юбилее!
– Нам каждый гость дарован богом, – запевает разгулявшаяся Екатерина. Все подхватывают:
– Товарищи, вы же мне весь товарооборот сорвете! – ужасается Нина. – Катите отсюда вашу бочку на расстояние пушечного выстрела!
– Беру ее на себя, – подмигивает Эдик, обнимает Ниночку за плечи и отводит в сторону.
Нина дрожит от счастья и заглядывает ему в глаза. За ними следует Толя Маков, обнимая воображаемую девушку.
Все посетители кафе сгрудились вокруг бочки, пробуют.
– Что касается меня, – говорит Витя Сорокин, – то я хотел бы жить в этой бочке, как Аристотель и Демосфен.
– А я бы к тебе в гости ходила, – говорит Екатерина.
– Оно, конечно… винцо доброе, витамин, – философствуют «трюмные черти», – а только ежели вермут розовый… да с пивом… так крепче вдарит… оно, конечно… шашнадцать градусов…
– Эдик, ты меня любишь? – волнуясь, спрашивает Нина.
– Близок к этому, – отвечает Эдик.
– Эдик, меня женихи замучили, – жалуется Нина.
– Какие еще такие женихи? – гневно вскричал Эдик.
– Полибеев, Полигамов и Полинфердов. Ой, ты представить себе не можешь – каждый день предлагают сердца и руки.
Эдик подошел к компании Полибеева.
– Почтенные и благородные сограждане! Если вы не прекратите досаждать этой гражданке своими эротическими просьбами, руки мои вас губить не уймутся до тех пор, покуда кровию вашей обиды моей дочиста не отмою. Понятно?
– Понятно, ребята? – спрашивает товарищей Мелантий.
– Понятно, понятно, – кивают те.
– Все, Эдик. Закон. Как ты сказал, так и будет.
Эдик и Нина вальсируют. Рядом вальсирует Толя Маков.
– Катя, помнишь, как мы с тобой познакомились? – спрашивает жену капитан Зуппе.
– Ай, вспомнила! – грохочет Екатерина. – Я тогда работала в культмассовом секторе в санатории «Чугунец». Я показывала отдыхающим бег в мешках. Смеху было! Все лежали.
– Вспомнила! – ликует Зуппе. – Вот было время, не то что нынешнее племя! Мы тогда нашу «Ладу» вдвое загружали, не то что сейчас. План гигантский! Прогрессивки огромные! Богатыри – не вы! До самых мачт накачивали донного илу!
– Ловлю на слове, Бронислав Иванович! – кричит, вальсируя с Ниной, Эдик Евсеев.
– …ислав …анович! – как эхо повторяет Толя Маков.
Все вальсируют. Веселье в разгаре. Поднимаются тосты, сдвигаются над бочкой стаканы.
Мимо «Ракеты» проходят два моряка, останавливаются, смотрят на мелькающих за сплошным стеклом людей.
– Паровая шаланда «Лада» гуляет, – говорит один из моряков уважительно.
Постепенно меркнет свет внутри «Ракеты», расходятся гуляки. Последними выходят Ниночка и Эдик. Свет гаснет.
Ниночка и Эдик идут по слабо освещенной аллее. Она положила ему голову на плечо. Эдик одной рукой обнимает ее, другой делает знаки Толе Макову, который идет сзади с воображаемой девушкой.
Впереди под фонарем томятся люди Полибеева.
– Когда я умру, схоронишь меня, Сильвестр? – спрашивает Полибеев. – Цветочки посадишь?
– Честно, Мелантий, схороню. Хризантему посажу, гладиолус, – плачет Полигамов.
– А я потом на твоей могилке поплачу, – говорит Полинфердов.
– А мы, Платон, на твоей.
– Завтра начинаем новую жизнь, – говорит Полибеев.
По клумбам и по кустарникам крадется вслед за влюбленными роковая красавица Роза. Глаза у нее мерцают, как у пантеры. В руке бутылка с серной кислотой.
Влюбленные останавливаются.
– Ты меня не любишь, Эдик, – говорит Нина.
– Холодно, холодно, – говорит Эдик.
– Ну, хоть немножечко любишь?
– Тепло, тепло…
– Любишь меня?
– Горячо! Горячо!
Совсем рядом в кустах горят глаза Розы.
– А как мы будем жить, Эдик? – спрашивает счастливая Нина.
– Мы будем жить интересно, содержательно, красиво, как в журнале «РТ», – ласково говорит Эдик.
Они целуются.
Роза вскакивает, размахивается бутылкой, но в последний миг выливает ее содержимое не на Нину, а на ближайший куст. С жутким шипением на кусту моментально сгорает вся листва.
– Что это вдруг зашипело? – спрашивает Нина Эдика.
– Метеорит упал, – моментально срабатывает глумливый его язык.
Влюбленные идут дальше по аллее.
Роза выбегает из-за кустов, хватает Толю Макова, страстно целует его, потом берет под руку, тянет за собой, обгоняет вместе с ним Нину и Эдика, вешается Толе на шею, дабы вызвать ревность неотразимого Эдика Евсеева.
Толя Маков растерян и смертельно испуган, он весь дрожит.
Эдик гогочет от удовольствия, потом вдруг кричит:
– Толик, делай, как я! – и бросается прочь от Нины в кусты.
Толя Маков мгновенно повторяет его маневр.
Парни скрываются.
Девушки издалека враждебно смотрят друг на друга, потом Роза кричит:
– Нинка, как у тебя с планом?
– Ни шатко ни валко. А у тебя?
– Ничего. У Шурки из «Ласточки» на сорок восемь рублей ушли. Слыхала?
– Слыхала.
– Пока, Нинка.
– Пока, Розка.
