– Пожалуйста, сосисочек, – говорит он глухим голосом и, чуть нагнувшись, через голову Шуры вытягивает из котла длинную гирлянду сосисок. – Спасибо большое, а в знак благодарности я сейчас исполню для всех португальский танец.
Обмотав вокруг шеи сосиски, огромный гражданин в центре кафе танцует португальский танец. Потрясенные посетители собрались в кружок. Только Сидор и Марина ничего не замечают, всё танцуют что-то свое.
Огромный гражданин ненароком задел Сидора.
– Алё, большой, чего толкаешься, – возмутился Сидор и двинул плечом гражданина.
Гражданин в мгновение ока распался на две части. Одна оказалась Эдиком Евсеевым, другая Толей.
– Это уже несерьезно, Эдик, это некультурно, – сказал капитан. – Как-то неловко перед всеми. И странно.
– Мы хотели, как лучше, – потупился Эдик.
– Несерьезно, некультурно, – загудели «трюмные черти», – не даете людя?м никакой жисти… оно… конечно… сосиски здорово загреб… но все же…
– Крайне возмутительно! Крайне оскорбительно! Беспрецедентно! – вдруг по-интеллигентски закричал боцман.
– И ты, Брут, – печально сказал Эдик.
– В самом деле, Эдька, черт знает что! – закричали Бесо и Шота. – В самом деле, что у тебя в голове, какой-то цирк, в самом деле, а не жизнь, в самом деле. Ты, может, кушать хочешь, в самом деле?
– И вы, Брутья, – драматически прошептал Эдик.
– Ох, Эдичка-Эдюля, кто ж тебя выдумал? – вздыхает мама.
– Ох, мамочка-мама, – в тон ей бубнит с набитым ртом Эдик. – Не понимаете вы морского характера. Вот папа вернется, он меня поймет.
…
оскалы… полумаски… пистолеты… флейты… флаги… копья… диски… паруса… банка консервов «фасоль со свининой»… йе-йе-йе, хали-гали…
– А мне понравилось! – заявила Екатерина. – Мне очень даже понравилось. Пойдемте, мальчики, отсюда. Разве им понять, что такое художественная самодеятельность!
Она взяла под руки удрученных Эдика и Толю и вместе с ними покинула «Ласточку».
– И с такими людьми нами идти до Керчи! – возмущенно воскликнул капитан.
– А сосиски-то унесли! – крикнула Шура.
В тени каштана покуривают Эдик, Толя и Екатерина.
– Жизнь – это качели, – авторитетно говорит Толя.
– Жизнь – это детская рубашка, – поправляет Эдик.
– То вверх, то вниз, – подхватывает Толя.
– Нет, мальчики, жизнь – это бег в мешках, – нравоучительно заявляет Екатерина.
Эдик Евсеев пришел домой, сильно, по-хозяйски распахнул дверь, крикнул на кухне:
– Мать, подавай на стол! Моряк вразвалочку сошел на берег.
Из кухни выбежала испуганная мама.
– Эдюлечка, тише – отец пришел с рейсу!
– Ай! – вскрикнул Эдик и бросился к дверям, но…
…в дверях уже стоял массивный его батя, бывалый морячина.
– Сымай штаны! – коротко приказал он.
– Да брось ты, батя, что это за шутки, мы же оба моряки, – торопливо говорил Эдик, расстегивая штаны. – Трудный рейс был, а?
– Ложись! – отец вытащил ремень.
Началась порка. Эдик досадливо морщился.
– Вот тебе за твои художества, вот тебе!
В квартире Толи Макова происходила сцена, до странности похожая на предыдущую. Отец Толи, тоже вернувшийся из рейса, тоже вразумлял сына и тоже с помощью ремня.
– Ну, батя, не ожидал, – сквозь слезы бормотал Толя. – Честно, не ожидал. Моряк моряка, да?
– Ты убьешь ребенка! – крикнула мама Эдика.
– Вставай, – сказал отец, опуская ремень.
Эдик встал, подтянул штаны, сказал строго:
– Чтобы это было в последний раз, отец.
– Ты убьешь ребенка! – крикнула мама Толи.
– Вставай, – сказал отец, опуская ремень.
Толя встал, подтянул штаны, сказал строго:
– Пусть это останется между нами, отец.
Печальный Эдик вышел в темный сад, погасил сигаретку, полез вверх по стволу огромного платана, на большой высоте завозился, устраиваясь на ночлег.
– Эдик, ты тоже на мачте! – спросил с соседнего дерева Толя Маков.
– Твой тоже с рейса пришел? – спросил Эдик.
– Да. Жизнь – это детская рубашка, Эдик. То вверх, то вниз.
– Нет, Толик, жизнь – это жираф верхом на бегемоте.
– Точно. Спокойной ночи, Эдик Евсеев, вождь хитроумный, властитель Итаки…
– Спокойной ночи, Толя Маков, разумный, сын благородный, чудик, пеннорожденный, – пробормотал Эдик, засыпая.
Утро настало, вышла из мрака младая, с перстами пурпурными Эос, она озарила…
…страстно целующихся на набережной Витю Сорокина и Бригиту Бордову. Видно, что парочка провела всю ночь в романтических прогулках: на хрупких плечиках Бригиты – солидный боцманский пиджак.
– А вот позвольте мне задать вам один важный вопросик, Бригиточка, – с трепетом говорит Витя, – один коренной вопросик бытия. Вот если я вам письмецо напишу, вы мне ответите, а? – замер в ожидании ответа.
– Конечно, Виктор, любимый, умный, незаурядный мой человек! – пылко воскликнула Бригита. – Мы возродим с вами эпистолярный жанр, коим достославен век минувший!
Поцелуй.
– И еще одни коренной вопросик, Бригиточка. Как вы относитесь к нашим новым советским танцам?
– Очень люблю «танец конькобежцев» и «фруктовый молодежный», а особенно…
– А особенно? – боцман оцепенел.
– А особенно новый танец «террикон».
– Родство душ! – завопил вне себя от радости боцман.
Влюбленные прошлись в «терриконе»
«Ватерпас» готовится к выходу в море, на судне деловая суета. Бесо и Шота драят палубу, «трюмные черти» шуруют внизу, боцман тащит огромные словари и справочники, подаренные ему Бригитой, капитан вдохновенно распоряжается. Один лишь Толя Маков в растерянности мечется по судну, заглядывает во все закоулки. Движения его хаотичны, истеричны, неадекватны: он лишился объекта для подражания, своего кумира Эдика Евсеева. Эдика нигде нет.
– Ребята, Эдика не видели? Сидор, Эдика не видал? Бесо, ты Эдика сегодня не видел? – панически спрашивает Толя, бегая по судну. – Эдик, где ты? Вылезай! Это же я, твой Толик!
– Что с вами, Маков? – официально спрашивает капитан. – Где ваше рабочее место?
– Евсеева нет, Бронислав Иванович!
– Займите свое рабочее место по швартовому расписанию. Через десять минут отходим. На «Ватерпасе» будет железная дисциплина. Мы приведем буксир в Керчь точно в срок, минута в минуту. Зуппе будет жесток и тверд, отечески жесток и матерински тверд. Прошу прощения, Толя, вы меня поняли?
– А как же без Эдика? – всхлипнул Толя.
