– Без Эдика будет трудно, я понимаю, но мы не из тех, что пасуют перед трудностями. Возьмите себя в руки, Толя, будьте любезны… коллектив заменит вам Эдика.
– Никто мне его не заменит, – махнул рукой Толя. – А может быть, он еще придет?
– Если придет, мы его покритикуем за опоздание, мы сильно его отругаем, мы его пропесочим.
Капитан поднес к губам мегафон и прогудел:
– Внимание! Палубной команде занять места по швартовому расписанию!
«Ватерпас» отваливает от стенки. Палубная команда посылает берегу прощальные приветы. Из люков высовываются «трюмные черти». Боцман и капитан выглядывают из рубки. Нет только Эдика Евсеева.
На стенке стоят и машут платочками женщины: мать-капитанша, Бригита Бордова, Марина-Регина- Эмилия, Натела и Ира.
– Пишите, мальчики! – кричат Марина-Регина-Эмилия. – Не забывайте! Будем ждать!
– Эй, девчата, на всякий пожарный – Керчь до востребования! – кричит Сидор. – Рубликов двадцать- тридцать! Лады?
– Переведем обязательно! Не волнуйтесь, мальчики!
К причалу бегут запыхавшиеся Нина и Роза.
– Ой, Розка! Ой, Нинка! Ой, опоздаем! А ты-то чего бежишь? Он меня любит! Фигушки, он меня… нет, меня… Ой!
БРИГИТА БОРДОВА. Виктор, не остывайте, сохраняйте то, что в груди! Развивайте то, что в уме!
ВИТЯ СОРОКИН. Намек понял, Бригиточка! Мы с тобой два берега у одной реки!
НАТЕЛА и ИРА. Бесо, Шота, не ругайтесь, пожалуйста! Больше кушайте!
БЕСО и ШОТА. Клянемся, ни слова о хирургии!
ЕКАТЕРИНА. Ну-ка, девушки, организуемся для прощальной песни. Подпевайте. Мы провожаем пароходы совсем не так, как поезда, морские медленные воды…
– Екатерина, пчела моя трудовая, спасибо тебе за все! – кричит капитан и смахивает скупую морскую. Берег отдаляется.
На причал примчались растрепанные буфетчицы. Буксир уже далеко, и они принимают за Эдика стоящего на корме Толю Макова.
– Эдик! – кричит Нина. – Любимый! Я твоя навеки!
– Эдик! – кричит Роза. – Красавец! Ты мой!
– Спокойно, девушки, – говорит мать-капитанша. – Самое время пропустить по стаканчику цинандали.
– Учебники, слава богу, сплавила, – говорит Бригита. – Айда!
Женщины во главе с мать-капитаншей покидают причал.
Буксир «Ватерпас» выходит из порта.
Из открытого окна Портофлота за буксиром следит начальство.
– Ой, боюсь я за «Ватерпас», Кузьма Кузьмич.
– Ничего, ничего, грамотно идет Зуппе.
Из недр «Ватерпаса» раздался горестный вопль Толи Макова. Капитан передал штурвал боцману, побежал вниз, в кубрик. «Трюмные черти», Бесо и Шота тоже рванули туда.
В кубрике стоял бледный Толя Маков. Дрожащей рукой он показал на переборку.
– Вот все, что от него осталось!
На переборке над рундуком висела морская амуниция Эдика Евсеева – капитанка с выгнутой тульей, тужурка с шевронами, любимые расклешенные брючки. К брючкам была приколота записка.
Капитан стал читать ее вслух:
– «Дорогие товарищи и бывшие друзья! Серия ударов судьбы побудила меня принять важное жизненное решение. Я расстаюсь с морем и поступаю учеником в сапожную мастерскую. Всякий труд почетен, товарищи! Везде можно найти свою большую мечту! Желаю вам дальнейших успехов в судовождении. Хэпи навигайшн! Форму мою прошу передать Анатолию Генриховичу Макову, она ему как раз. Прощай, море! Эдуард Евсеев, эсквайр».
Капитан смахнул скупую морскую. «Трюмные черти» захлюпали носами. Бесо и Шота трагически молчали. Толя Маков плакал.
– Прощай, – сказал капитан сурово и, резко повернувшись через левое плечо, вышел из кубрика.
– Толя, не плачь, – утешали Макова «трюмные черти», – смотри, одёжу тебе Эдюля оставил, малоношеную, сукнецо хорошее… ай-я-яй…
– Такого человека в сапожную мастерскую! – воскликнул Толя.
– Лично я свои штиблеты к Эдику, конечно, не понесу, – задумчиво высказался Сидор.
«Ватерпас» бойко идет своим курсом в виду Черноморского побережья. В рубке капитан и боцман.
– Посмотрите, Витя, как идем, а? Как идем! – гордится капитан. – Как он слушается меня, этот «Ватерпас», дорогое мое суденышко, кусок моей жизни! – многократно целует штурвал.
Витя Сорокин пристроился у рации, ловит сердцещипательные мелодии под свое настроение.
– Синичку ветер убаюкал, – поет густой бас.
– Это про нее, – шепчет Витя. – Про Бригиточку мою Бордову, про синичку мою очковую…
– Ценю глубину вашего чувства, Витя, – говорит капитан.
– Бронислав Иванович, у меня к вам деликатная просьба. Видите у меня на грудешнике якоречек? – Витя расстегивает рубашку, показывает огромный якорь, вытатуированный на груди. – Конечно, понимаю, пережиток, все такое, но вот мне бы здесь еще над левым сосцом пару буковок, а? Пару «Б». «Б.Б.», и все, и вчерашнюю дату. И еще университетский значок, если можно. Не откажите, умоляю. Все ж таки морская традиция, Бронислав Иванович, бушприт ей в гриву, стеньга ей под хвост, пеньку ей в глотку. Бронислав Иванович… Не ругайте уж вы меня, стыдно, но необходимо…
– Стыдно, Витя, очень стыдно, но… необходимо, – капитан расстегивает свою рубашку, показывает боцману впалую грудь, на которой огромная буква «Е», застегивает рубашку, шепчет по-заговорщически: – Сделаю.
В сумерках «Ватерпас» подходит к Керченскому проливу.
За штурвалом стоит обнаженный по пояс Витя Сорокин. Капитан Зуппе кропотливо трудится над татуировкой. На могучей груди боцмана рядом с якорем уже красуются университетский значок и две буквы «Б». Стиснув зубы, боцман молча страдает во имя любви.
– Ай лав Би Би энд онли хэа, – несется из приемника медовый голос Фрэнка Синатры.
– У вас сейчас, Витя, лицо римлянина, – говорит капитан. – Как облагораживает человека любовь.
– Ой! – вскрикивает боцман.
– Терпенье, мой друг, последний штришок…
– Ой! Камни! – вопит боцман, бешено крутит штурвал, но…
…сильный удар сотрясает «Ватерпас». Капитан и боцман валятся на палубу.
– Стоп – машина, будьте любезны! – кричит капитан. – Витя, мы сели на камни.
На палубе буксира переполох.
– Кажись, опять тонем! – кричит Сидор.
Из рубки с судовым журналом под мышкой выходит капитан.
– Спускайте шлюпку, друзья мои. Мы высаживаемся на берег.
Шлюпка с экипажем «Ватерпаса» подходит к пустынному песчаному берегу. Вокруг ни души.
– Прошлый раз удобне?й катастрофа была, прямо у пляжа, – говорит Сидор.
– Оно, конечно, сподручней… ловчей, как-то… девчата под рукой… валитбольчик… – философствуют Иван и Петр.
– Знаете, как-то тоскливо здесь – ни жизни, ни культуры, – замечает Витя Сорокин.
– Ни одного туземца, – уныло говорит Толя Маков, думая, конечно, в этот момент о своем несчастном друге.
– Мужайтесь, друзья, мужайтесь. Сейчас главное – выжить! – подбадривает своих приунывших товарищей капитан. – Углубимся в материк, вызовем спасательное судно «Голиаф», вертолеты. Нас не оставят в беде.
