Высаживаются на берег. Совсем недалеко от берега стоит застрявший в камнях «Ватерпас».
– Прошу покорнейше построиться в одну шеренгу, – командует капитан.
Экипаж, безобразно толкаясь, строится в одну шеренгу.
Боцман Витя Сорокин сгибается под тяжестью книг.
– Вызываю добровольцев, – говорит капитан. – Кто хочет углубиться в континент. Три шага вперед, будьте любезны!
Весь экипаж, за исключением боцмана, делает три шага вперед.
– А я, значит, Бронислав Иванович, за вахтенного, – говорит боцман. – Костерок разведу. Литературкой я запасся… – мечтательно и томно поглаживает фолианты.
– Я вас понимаю, – интимно говорит капитан. – Вперед, друзья.
Экипаж во главе с бесстрашным Б.И. Зуппе направляется в глубь континента.
Боцман разводит костер.
Капитан со своими соратниками на вершине холма. Внизу поблескивает огоньками довольно большое селение. Капитан определяется с помощью секстанта и карты.
– Перед нами станица Благодатная, друзья. Вперед!
Моряки входят в станицу, бредут по невероятно широкой главной улице.
В станице очень оживленно. Множество людей снуют в разных направлениях на велосипедах, мотопедах, мотоциклах, самокатах, тракторах и автомобилях. Пеших нет. Едут бабки, молодки, девки, парни, дети и старики.
В центре станицы неоновые вывески: «Банк», «Почтамт», «Кино», «Коктейль-холл».
– Гражданочка, будьте столь любезны, где здесь телефон? – спросил капитан у проезжающей на мотопеде старушки.
– А у нас в кажной хате телефон! – крикнула старушка, лихо проносясь мимо.
«Трюмные черти» заинтересовались тремя расфуфыренными девицами на велосипедах. Девицы крупны, полнокровны, вальяжны. Они едут медленно, оправляя оборочки своих роскошных туалетов, подмазывая губки и бровки.
– Хеллоу, герлс! – приветствует девчат Сидор. – Дозвольте, девчата, на багажнике прокатиться. Будьте любезны познакомиться.
– Геть отседа, черт чумазый! – равнодушно отбривают Сидора девчата.
Навстречу девчатам уже едут три шикарных станичных джентльмена.
– Куда ж вы едете, девчата? Танцы, что ли?
– В кино едем, а вас не касается.
– Какой же фильм у вас идет, дорогие девушки? – заинтересованно спрашивает Зуппе.
– «Джульетта и духи», заграничная комедия, – ответили девчата.
Капитан смущенно посматривает на свой экипаж. Ему нестерпимо хочется в кино. «Трюмные черти» хихикают в кулаки.
– У меня есть принцип, друзья, – лепечет капитан, – дорожить мнением коллектива. Все за одного, один за всех. Главное – не терять чувства локтя…
– Айда, ребя, похохочем, – решительно говорит Сидор.
Экипаж вместе с толпой станичников входит в клуб, но…
…Бесо и Шота тут же выскакивают оттуда, шепчутся, словно заговорщики, спрашивают о чем-то моторизированных мальчишек и после этого куда-то убегают.
В это время на пустынном морском берегу колдует у костра Витя Сорокин.
Блики огня мелькают на песке, на воде, на прибрежных камнях. Темным силуэтом обозначен на фоне звездной ночи неподвижный буксир «Ватерпас».
Витя ползает от словаря к словарю, листает толстые философские книги. Он сочиняет письмо своей возлюбленной.
– В настоящий момент, Бригиточка, – шепчет он, – я много думаю над идеей объективного принципа. Можно ли назвать его приказом разума, а формулу приказа императивом? Как ты думаешь?..
Задумчиво и мечтательно уставился Витя в темную ночь, потом встал с книгой руках, поборолся с зевотой, сказал с лукавостью:
– Хочу тебе напомнить, Бригиточка, одну идею Гегеля. Разум, записал он в своей книжонке, есть осознанная достоверность бытия всего реального. У-а-а-вв-а…
Витя Сорокин, как подкошенный, упал на песок возле костра и захрапел.
Поднимается тихий ветер, усиливается; бурно трепещет пламя костра; на море заплясали небольшие волны, вода все ближе подступает к костру.
Боцман Витя Сорокин сладко спит.
В это время Бесо и Шота сидят на дереве, горящими глазами смотрят в освещенные окна операционной местной больницы, где идет операция, иногда переглядываются, тычут пальцами в окна, молча ругаются, показывают друг другу кулаки.
В станичном клубе закончился киносеанс. Распахнулись двери, вывалила толпа хохочущих людей, бросилась к своим велосипедам, мотопедам и мотоциклам.
Вышли бешено хохочущие «трюмные черти», безучастный ко всему Толя Маков.
– Ну, ты! Понял, как етта баба в воду шасть!.. мать честна! – гогочут «трюмные черти». – Ну, ты! а ети, кобели, шпионы, что ль?.. а?.. Ну, ты! Во, дали! Вообще, картина богатая… Житуха сладкая, чего и говорить…
– Ой, братцы, пузо болит от смеху, – задыхается Сидор.
Под фонарем стоят и, набычившись, смотрят друг на друга Бесо и Шота. Молчат, покачиваясь.
– Опять ребята жрать хотят, – говорит Сидор.
– Не выйдет из тебя хирурга, Шота, – говорит Бесо. – Не умеешь самостоятельно мыслить.
– Я тебя убью, Бесо! – кричит Шота и бросается с поднятыми руками на друга.
Заметив товарищей, останавливается, бормочет смущенно:
– Хорошо бы сейчас покушать, Бесо…
Из клуба выбежал взволнованный, с нервическими движениями капитан.
– Друзья, вы не поверите: я сейчас связался с Портофлотом, и диспетчер меня так отругал, так отругал… Как-то странно, неинтеллигентно… Впрочем, «Голиаф» уже выходит к нам. Пойдемте на берег и будем ждать спасателей.
Экипаж «Ватерпаса» походит к месту высадки. У костра сладко спит Витя Сорокин. Костер пожирает философские справочники и словари. Вода подступила почти к самым боцманским ногам. Море залито огромным лунным светом. Буксира в море нет.
– Странно, а где же «Ватерпас»? – удивляется капитан. – Где дорогое мое суденышко?
– Я так думаю, Бронислав Иванович, что вода поднялась, – рассуждает Сидор, покуривая. – Вода, стало быть, поднялась, и буксирчик наш, того-этого, уплыл…
– Боцман! – кричит Зуппе. – Встать, будьте любезны! – Витя Сорокин обалдело вскакивает.
– Где «Ватерпас», Витя? – спрашивает капитан.
– В камнях сидит, Бронислав Иванович. Куда он денется, – зевает боцман.
– Посмотрите вокруг себя, Витя, и вы придете в ужас.
Боцман смотрит на море, зевает, смотрит себе под ноги, видит догорающие книги, испускает вопль ужаса.
– Книги! – кричит он, воздев руки к небу. – Сгорела моя любовь!
Утро настало. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Встал Гелиос над бескрайним, сияющим морем.
В бескрайнем сияющем море покачивается на ласковой волне буксир «Ватерпас». Не видно на нем капитана, команды не видно на нем.
Пусто в машинном отделении, пусто в кубрике. Лишь висит над рундуком форма несчастного Эдика Евсеева, да белеет приколотая к брючкам его прощальная записка.
Вдруг крышка рундука поднимается, и из него выглядывает блудливая физиономия Эдика Евсеева.
Эдик осматривает кубрик – пусто. Вылезает из рундука.
– Хи-хи, – говорит он и вдруг начинает дико хохотать. – А Толик-то как рыдал! А капитан-то говорит –
