схватили стражники, и назавтра его голова уже щерилась на прохожих с моста через Сакурагаву. Куртизанка, конечно, пронзила себе горло заколкой для волос, и все сказали: туда ей и дорога, безответственной дуре.
Чтобы не обсчитаться, Маса собирал кучками рисовые зернышки. Произнесет заклинание – отложит, произнесет – отложит. Маленькие кучки, по восемь зерен, соединялись в большие, состоявшие из десяти маленьких. Когда больших куч набралось одиннадцать, давно уже настало утро. Маса не спеша, нараспев, произнес молитву еще восемь раз. Доложив последнюю рисинку, выглянул в окно и увидел, как к воротам консульства подъезжает сияющая черным лаком карета, неописуемого великолепия, и запряжена целыми четырьмя лошадьми. На козлах сидел важный кучер, весь в золотых позументах и шапке с перьями.
Дверца распахнулась, и на тротуар легко спрыгнул господин. Правда, без мешка за плечами, но живой и невредимый. И потом, разве карета – это меньше, чем мешок? Ай да заклинание!
Маса бросился встречать.
Еще чудесней была перемена, произошедшая с господином. После той проклятой ночи, когда он вышел из павильона раньше обычного и всю дорогу до дома спотыкался, будто слепой, лицо у господина сделалось похоже на маску Земляного Паука из театра Но: темное, застывшее, а нос, и без того длинный, заострился – смотреть страшно.
Отчего О-Юми-сан выбрала красноволосого англичанина, понятно: тот гораздо богаче, у него большой красивый дом, и слуг восемь, а не один. Господин ужасно страдал от ревности, и, глядя на него, Маса тоже весь извелся. Даже стал подумывать, не убить ли негодную? Конечно, господин опечалится, но все же это лучше, чем губить свою печень, ежеминутно представляя себе, как любимая извивается в объятьях другого.
Но вот случилось чудо, и злые чары рассеялись. Маса сразу это увидел. То ли благодаря доброму богу Хотэю, то ли по какой иной причине, но господин исцелился. Его глаза светились уверенностью, уголки рта больше не загибались книзу.
– Маса, большое дело, – сказал он по-японски, сильным голосом. – Очень большое. Помогать, хорошо?
Из кареты тощим задом вперед вылез какой-то человечек в мятом, запачканном сюртуке, развернулся и чуть не упал – так его качнуло.
Судя по горбоносой физиономии, холеной коже, изящным ручкам – из аристократов.
– Он… жить… дом, – сказал господин, нетерпеливо щелкая пальцами, потому что не сразу мог вспомнить нужные слова.
Значит, гость, понял Маса и вежливо поклонился незнакомцу. Тот икнул и снова пошатнулся. То ли больной, то ли пьяный – не поймешь.
Вошли в дом, причем господин ступал как-то боком, словно загораживая своего гостя от окон Грязного Человека.
Господин прошелся по коридору, немного подумал и показал:
– Там. Он жить там.
Маса хотел объяснить, что там жить нельзя, это кладовка. В ней чемоданы, мешок с рисом, банки с маринованной редькой и корнем имбиря, но господин слушать не стал.
–
– Понимать, – кивнул Маса.
Так бы сразу и сказал. Схватил горбоносого за шиворот, затолкал в кладовку. Тот жалобно захныкал, обессиленно сел на пол.
– Вежливо, – строго приказал господин, снова воспользовавшись словарем. – Стеречь. Строго. Однако вежливо.
Вежливо так вежливо. Маса принес из своей комнаты тюфяк, подушку, одеяло.
Сказал пленнику:
– Прошу вас устраиваться поудобнее.
Аристократ плаксиво попросил о чем-то господина по-английски. Маса узнал только знакомое слово
Тяжело вздохнув, господин достал из кармана коробочку, где лежали крошечные бутылочки с какой- то жидкостью и шприц, вроде тех, какими прививают оспу. Отдал коробочку плаксе и запер дверь кладовки.
– Смотреть. Стеречь. Строго. Вежливо, – повторил он, зачем-то покачав направленным вверх указательным пальцем.
Повернулся, чуть не бегом выскочил из квартиры.
Сел в карету. Уехал.
Первую минуту Эраст Петрович по инерции еще думал о посаженном в кладовку свидетеле. На Масу можно положиться. Не отойдет от двери и никого не подпустит. Черт знает, что слуга обо всем этом думает. К сожалению, не объяснишь – слов не хватит.
Число бед, за которые предстояло держать ответ, у титулярного советника увеличивалось не по дням, а по часам. Мало ему было ночного вторжения в обитель японского правопорядка, мало гибели начальника полиции, теперь к этому прибавилось сокрытие постороннего лица на территории консульства без ведома начальства. О спрятанном князе говорить нельзя никому – ни Доронину, ни Сироте. Во всяком случае, пока.
Однако, если это самоуправство еще можно было как-то сохранить в тайне, то акция, которую титулярный советник намеревался предпринять далее, должна была неминуемо привести к громкому скандалу.
Странно, но Эраста Петровича сейчас это совершенно не волновало.
Покачиваясь на мягких подушках наемного фиакра, самого лучшего, какой только нашелся в каретном сарае фирмы «Арчибальд Гриффин» (Отличные Лошади, а также Удобнейшие Экипажи на все случаи жизни с почасовой оплатой), Фандорин был очень доволен собой. Идея, заставившая его покинуть коллег в разгар важнейшего совещания, пленила титулярного советника своей простотой и несомненной исполнимостью.
Забрать О-Юми у злодея, да и дело с концом. Не слушать ее, не дать опомниться. Просто посадить в карету и увезти.
Это будет честно и мужественно, по-русски.
С самого начала следовало это сделать, даже когда Булкокс еще не угодил в злодеи. Какое отношение к любви имеют политические заговоры? Никакого. Наверняка О-Юми ждала от любимого именно такого поступка. А он раскис, утратил волю, погряз в унынии и жалости к себе.
По-хорошему, надо было одеться торжественным образом – фрак, цилиндр, крахмальная рубашка, как того требовала важность события, но не хотелось терять ни единой минуты.
Карета пронеслась по булыжным мостовым Блаффа, лихо остановилась у владения номер 129. Кучер, сняв шляпу, распахнул дверцу, и вице-консул медленно сошел на землю. Пригладил волосы, подкрутил щеточкой усы, несколько поникшие от ночных приключений, оправил сюртук.
Ну, с Богом!
Войдя в калитку, поневоле остановился – вспомнил о булкоксовых псах. Но свирепых церберов видно не было. Вероятно, днем их сажали на цепь.
Твердым шагом Фандорин пересек лужайку. Что О-Юми? Верно, еще спит, она ведь ложится после восхода…
Дотронуться до бронзового звонка не успел, дверь распахнулась сама собой. На пороге стоял важный лакей в ливрее. Титулярный советник протянул визитную карточку с двуглавым орлом:
