– Итак, мадам Крюгер, признаетесь ли вы в нападении на мадам Ползунову? – задал вопрос инспектор, как только за понятыми закрылась дверь кабинета.
– Нет, – ответила Элла, спокойно глядя в глаза жандарма.
– То есть как? – растерялся бедный Жан– Поль. – Но вот же протокол опознания.
– Я выдвигаю протест. И думаю, если дело дойдет до суда, мой адвокат от вас не оставит и мокрого места, – впилась в него холодным уверенным взглядом обвиняемая. – Во-первых, опознание происходило после того, как мадам Ползунова имела возможность разглядывать мои босые ноги на протяжении более чем пяти дней. Далее, для сравнения во время опознания ей представили ноги так же хорошо знакомые, к тому же слишком уж отличающиеся от моих. А посему я настаиваю либо на повторной процедуре опознания с соблюдением всех моих обоснованных требований к ее непредвзятости, либо признать опознание незаконным. В любом случае завтра мой адвокат нанесет визит в прокуратуру и заявит официальный протест.
У Юли с инспектором даже челюсть отвисла. Такого напора и деловой хватки они не ожидали. Но, с другой стороны, а чего Юля хотела? Оклеветала человека и надеялась, что он покаянно смирится с любой ахинеей, которая придет ей в голову, и отправится в тюрьму? Бред, да и только.
Видимо, инспектору пришла в голову примерно та же мысль, поскольку он растерянно, извиняющимся взглядом дал Юле понять, что не уверен ни в своей правоте, ни в ее искренности. И, поразмыслив несколько минут, сделал следующее предложение:
– Мадам Крюгер, я не могу проигнорировать выдвинутое против вас обвинение. Но в мои задачи не входит фальсификация фактов. Главной своей задачей я считаю установление истины. И, поскольку в ваших словах присутствует здравый смысл, я согласен признать сегодняшнее опознание несостоявшимся и выношу решение о продлении вашего вынужденного пребывания на острове на срок до десяти дней, по истечении которых я буду вынужден либо предоставить доказательства вашей вины, либо признать вашу невиновность.
В Эллиных глазах сверкнул довольный, победный огонек. Она холодно кивнула инспектору, потом взглянула насмешливо на Юлю и покинула кабинет.
Фиаско! Вот слово, которое лучше всего характеризует результат Юлиной дикой затеи. Хотя с другой стороны, ее целью было помешать Крюгерам покинуть остров, и она этого добилась. Жаль инспектора, у него из-за Юли одни сплошные неприятности. Ну да ничего, кажется, она знает, как ему по-настоящему помочь, и уж теперь не будет торопиться с глупыми заявлениями, а сначала сама все проверит.
Юля вышла в приемную. Василий смотрел на жену с укором, но она молча прошествовала мимо, полностью его проигнорировав.
На улице по-прежнему ждали болельщики. Они уже проводили Эллу с Крюгером и теперь ожидали ее появления. Мерзкие гиены, небось смеются над ней в душе, как несколько дней назад потешались над Эллой. Юля уже подумывала, что бы такое им сказать поприятнее, когда Василий вдруг напрягся, побагровел и, сжав кулаки, ринулся к выходу, рыча на ходу:
– Ну, макака волосатая, юморист хренов, сейчас я тебе покажу, как со мной шутки шутить!
Юля еле успела в него вцепиться.
– Стой! Куда ты? – Она висела на Василии бесформенным кулем, зная, что расслабленное тело всегда тяжелее напряженного.
– Шульман, гад! Это он меня чуть не утопил! – продолжал вырываться муж. – Сейчас я ему наваляю, надолго запомнит!
– Стой! Стой ты! – Юля заслонила собой выход. Какое счастье, что стекла в холле были зеркальные и собравшиеся снаружи их не видели. – С чего ты вдруг решил, что это Шульман? – Незаметно для себя Юля ослабила хватку и об этом пожалела: Василий сразу же рванул к двери. Пришлось запрыгнуть ему на спину, что в ее положении, да еще на каблуках, было крайне непросто. – Стой! А то рожу! – заорала Юля ему в ухо, что тут же возымело действие.
– Видишь рубашку? – спросил, тяжело дыша, Василий. – Как ты думаешь, сколько еще таких на острове?
Юля взглянула на Шульмана. Свободная, расстегнутая на пузе гавайка и впрямь поражала смелостью цветового решения, остается только догадываться, где он такую приобрел. Эти сочетания кислотных цветов могло породить лишь воспаленное воображение какого-нибудь свихнувшегося кутюрье.
– Так ты его все же разглядел? – спросила она задумчиво.
– Думал, что нет, пока рубашку не увидел. Когда я вынырнул, он был уже далеко, как раз совершал резкий разворот. Единственное, что я успел заметить, это очень яркое пятно. – И Василий, снова сжав кулаки, предпринял попытку к бегству.
– Постой, тебе говорят, – ткнула Юля кулаком в лоб любимого мужа, который продолжал переть напролом, как взбесившийся носорог. – Не смей ничего говорить ему. Понял? Надо сначала подумать.
– О чем тут еще думать? – не унимался Василий.
– Зачем ему понадобилось топить тебя, вот о чем, – строго сказала супруга, придерживая его за локоть. – Сейчас успокоишься, выйдешь на улицу и поведешь всю компанию в бар. Будешь их занимать, пока я не вернусь.
– Зачем это? – подозрительно нахмурился Василий.
– Надо проверить кое-что, хочу сделать это в спокойной обстановке.
– А долго? – неохотно согласился он.
– Чем дольше, тем лучше. Хотя бы полчаса. И попробуй Шульмана напоить.
– Это вряд ли. Он никогда не напивается.
– Ну, заплати бармену, чтобы Игорю в коктейль водки побольше подливал, – рассердилась Юля. Всему его учить надо! – А теперь улыбочку, и вперед!
Глава 36
Василий проявил чудеса артистизма и радушия, уводя всю банду в сторону панорамного бара. Юлю это устраивало замечательным образом, так как первым пунктом в ее маршруте была конюшня.
Нырнув незаметно для остальной компании на боковую дорожку, она скинула неудобные, выпендрежные босоножки и бодро припустила по нагретой солнцем дорожке в сторону конюшен.
Лошади бродили внутри манежа, на ограде висели седла, проветривались потники. Ни одной живой человеческой души видно не было. Прокричав минуты три возле забора, Юля так и не смогла привлечь ничьего внимания. Откликнулась только молодая буланая кобыла. Она ходила за гостьей, тычась мордой в плечо, и явно просилась на прогулку.
– Не сейчас. – Юля ласково потрепала животное по холке. – Помоги-ка мне лучше конюха найти.
Кобыла немного обиделась, но повела ее к воротам, этакой здоровенной калитке, закрытой на щеколду. В принципе, Юле и так уже все было понятно. Любой желающий мог прийти сюда, оседлать лошадь и покинуть конюшню никем не замеченным. А потом точно так же вернуться. Но, коли уж она здесь, стоило попытать счастья. Юля со своей провожатой вошла в сумрак конюшни. Пахло свежей травой, конской упряжью и потом, вечернее солнце отбрасывало в стойла длинные рыжие тени. Конюха видно не было. Кобыла неспешно брела в самый конец просторного строения, где возвышалась гора опилок и откуда доносился явственно различимый богатырский храп.
Конюх спал. Он лежал в гамаке, натянутом в пустом стойле, одетый в одни шорты, смуглый, как все полинезийцы, с толстыми губами и широким носом. Во сне он улыбался – видно, сон был приятным, – но делать нечего, придется будить, все же этот тип находится на работе.
Юля громко кашлянула. Ничего. Потрясла его за плечо – он лишь шире улыбнулся. Издевается, что ли? Через пять минут, перепробовав все цивилизованные способы побудки, она сделала единственно возможный вывод: разбудить конюха способен лишь хороший удар копытом под зад. И она вопросительно взглянула на буланую. Буланая вздохнула, словно говоря: ох уж эти люди, покататься с тобой они не могут, а как что – сразу помоги.
Подойдя к конюху, кобыла нежно взяла его за ухо и пожевала. Конюх лишь отмахнулся. Тогда, встряхнув головой, словно говоря: «Вы меня вынуждаете», она заржала прямо в ухо этому соне. Конюх подскочил в гамаке, не удержал равновесия и перевернулся.
Его пробуждение обошлось Юле в десять долларов и не принесло никакого результата. Он ничего не видел, ничего не слышал, Шульмана не встречал ни сегодня, ни в другой день. Облом.
