стопка общих тетрадей в клетчатых переплетах, а на другом – грязная тарелка с неаппетитными остатками недоеденных пельменей. В углу, возле диванчика, лежал на полу черный матерчатый рюкзак с уже знакомой Надежде символикой «подземных байкеров».
Еще в комнате имелся старенький корейский телевизор и недорогой музыкальный центр.
Хозяина квартиры здесь не было.
Решив позднее более внимательно осмотреть комнату, Надежда вышла из нее и заглянула на кухню.
Здесь было еще больше беспорядка.
В раковине громоздилась высокая стопка грязных тарелок, маленький столик заставлен посудой так тесно, что на нем не оставалось свободного места. Надежда поняла, почему тарелка с пельменями оказалась в комнате – на кухонном столе ее просто некуда поставить.
От природы аккуратной Надежде не хотелось задерживаться на этой свалке, тем более что здесь тоже отсутствовали всякие следы хозяина.
Она вышла в коридор и снова огляделась.
Перед ней находились еще две двери – одна, судя по всему, вела в совмещенный санузел, а вторая – в кладовку или встроенный стенной шкаф.
Надежда открыла дверь ванной комнаты.
При этом ее охватило какое-то удивительно скверное предчувствие. Ей не хотелось переступать порог ванной, не хотелось до тошноты, до судорог, до головокружения.
«Что такое? – недовольно подумала она. – Я современная женщина, отягощенная высшим техническим образованием и совершенно не склонная к предрассудкам. Я не верю в привидения, в лох-несское чудовище, в переселение душ и в снежного человека. Откуда же вдруг такие дикие мистические предчувствия?»
Она взяла себя в руки, включила свет и вошла в маленькое тесное помещение.
Здесь, пожалуй, было чуть больше порядка, чем в комнате и на кухне, – просто потому, что здесь было меньше возможностей устроить свалку. Перед Надеждой Николаевной предстал во всей красе бежевый унитаз с деревянным шкафчиком за спиной и самая обыкновенная чугунная ванна, задернутая зеленой пластиковой занавеской.
Благодаря особенностям звукоизоляции, сюда особенно отчетливо доносились звуки скандала, все еще бушевавшего в соседней квартире.
«Какой интересной, полнокровной жизнью живут эти люди, – подумала Надежда, покосившись на стену, – сколько чувства! Какие страсти! А я тут брожу, как последняя дура, по чужой квартире и трясусь от необъяснимого страха… и чего, интересно, я так боялась? Ничего страшного здесь нет».
Она машинально отдернула в сторону зеленую занавеску…
И истошно завопила.
В ванне, почти до краев наполненной водой, лежало тело.
Надежда зажала себе руками рот, который совершенно ей не повиновался и продолжал кричать. Учитывая тонкие стены, этот крик могли услышать соседи. Кое-как справившись с этой непослушной частью тела, она заставила себя еще раз внимательно посмотреть на содержимое ванны.
Ей не показалось. Там действительно лежало человеческое тело.
Оно было очень бледным. Оно было мужским. У него были согнуты колени. Худые костлявые коленки торчали из воды, а вот голова мертвеца полностью скрывалась под водой.
Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Надежда окончательно взяла себя в руки. Теперь она узнала того, кто лежал в ванне. Это был Витя Грачев, парень с фотографии, тот самый парень, которого она хотела найти и расспросить кое о чем. В частности, о том, что он делал на платформе в день смерти Ильи Константиновича. И почему он убегал. А также почему у него при этом было такое испуганное лицо. Что его испугало – неожиданная смерть старого знакомого или что-то совсем другое?
Но теперь ему нельзя задать этих вопросов.
Кто-то успел нанести Грачеву визит раньше Надежды и позаботился о том, чтобы он не смог ответить ни на какие вопросы.
Надежда Николаевна ни на секунду не усомнилась в том, что его убили. Она не верила, что молодой, крепкий парень, велосипедист, кстати, просто так утонул в ванне, без чьей-либо помощи. Или что у него ни с того ни с сего случился сердечный приступ. Слишком своевременно это произошло.
Нет, его наверняка утопили. Утопили, чтобы заткнуть ему рот…
Надежда подумала, что недавно расспрашивала о Витьке его коллег по клубу андербайкеров и они наверняка отлично ее запомнили и опишут милиции.
«Нет, это просто замечательно! – в раздражении подумала она. – Именно после того, как я побывала в клубе и получила адрес этого Вити, его и убили! Не могли подождать чуть-чуть… Хотя что это я несу? Его убили, потому что он что-то знал. Мало того, что я ничего теперь не узнаю, так еще и та девица из клуба так распишет меня милиции, что меня посчитают злостной рецидивисткой! Еще и фоторобот составят и вывесят на стенде «Их разыскивает милиция»! Позор какой! Потому что я у них буду первым, а может быть – единственным кандидатом в подозреваемые. И это еще не самое страшное…»
Надежду Николаевну затрясло крупной дрожью.
Здесь, в этой квартире, в этой ванной, только что побывал убийца. Вероятно, они разминулись на какие-нибудь полчаса, а то и меньше… скорее всего, убийца видел, как она входила в подъезд…
А может быть, убийца еще и теперь здесь, в этой квартире?
И вдруг за дверью ванной раздался едва слышный скрип.
На этот раз Надежда не закричала.
Она просто побоялась закричать, побоялась, что крик ужаса выдаст ее убийце.
Хотя, конечно, он и так знает, что она здесь. Ведь она ходила по квартире, топая, как слон, и оглушительно хлопая дверями. Чтобы не заметить ее, он должен быть слепоглухонемым.
Надежда подумала: а почему, собственно, она называет убийцу «он»? Вполне может быть, что это «она», женщина… В конце концов, женщины не меньше мужчин способны на преступление…
Из коридора снова донесся тихий скрип.
И тогда Надежда не выдержала. Она выглянула из-за двери ванной, потому что неизвестность показалась ей гораздо страшнее любого понятного, видимого зла.
Она выглянула в прихожую и увидела, как медленно приоткрылась дверь стенного шкафа и оттуда показалось женское лицо.
Это лицо было бледным. Это лицо было знакомым, хотя Надежда ни разу не видела его, так сказать, в живом виде. Эта была та самая невзрачная женщина с усталыми глазами и кулоном на шее – подруга Сергея Ивановича Лунгина.
И тут случилась удивительная вещь. Надежда абсолютно перестала бояться. Да и на самом деле, пока опасность была неясной, безымянной, неопределенной – она пугала Надежду до судорог, до умопомрачения, но, когда у этой опасности появилось лицо, да к тому же лицо такое заурядное, невзрачное, обыкновенное, – страх отступил.
Тем более что выглянувшая из кладовки женщина сама была здорово напугана.
Увидев Надежду, она вскрикнула, как ошпаренная вылетела из кладовки и бросилась к дверям квартиры.
Еще немного, и ей удалось бы сбежать, но, к несчастью, ее путь пролегал мимо двери ванной, то есть мимо Надежды Николаевны. И Надежда, разумеется, не упустила свой шанс. Она ловко выставила правую ногу, незнакомка споткнулась и упала.
Надежда схватила удачно подвернувшуюся под руку швабру, напрочь забыв, что нельзя оставлять в квартире свои отпечатки, и подскочила к поверженной незнакомке. В руках рассерженной женщины обыкновенная швабра – грозное оружие. Незнакомка со стоном поднялась на четвереньки и потерла ушибленное колено. Увидев занесенную над собой швабру, она жалобно проговорила:
– Не… не бейте меня!
– За что ты убила бедного Витю? – сурово вопросила Надежда и слегка повела в воздухе шваброй.
Она решила сразу же брать быка за рога и деморализовать противника.
Женщина подняла руки к потолку и воскликнула:
