– А что за карточка такая? – спросила Глафира Ивановна. – Здесь Коля как будто постарше выглядит.
– Само собой, постарше, – строго проговорил капитан. – Ведь фотография сделана почти через десять лет после того, как ваш… гм… муж умер у вас на руках.
– Как же так?! – воскликнула Глафира Ивановна, всплеснув руками. – Ведь я же схоронила его!
– Видимо, у него, как у кота, девять жизней… – пробормотал капитан.
– Так что, Коля жив? – всполошилась Глафира.
– Нет! – остудил ее пыл капитан. – На сей раз он стал жертвой дорожно-транспортного происшествия. Опознание проведено по всем правилам, погиб действительно он… только звали его уже Ильей Андреевичем Моргуновым.
– Моргуновым? – переспросила Глафира и зашевелила губами, словно что-то высчитывая. – Он что же, опять женился? При живой жене, неразведенной…
– Что-то мне не приходилось слышать, чтобы при заключении брака меняли не только фамилию, но и имя с отчеством! – оборвал капитан вдову. – Нет, Глафира Ивановна… то есть да, он был женат, но не брал фамилию своей новой жены. Дело в другом: судя по всему, он последние годы жил по чужому паспорту.
– Был женат? – переспросила Глафира, и лицо ее приобрело странное выражение. – Ах он…
– Дело вовсе не в том! – перебил ее капитан. – Я хочу вас спросить: что вы знали о своем муже? О его прошлом, о его делах… Он никогда не говорил вам, что кого-то боится, что от кого-то скрывается…
– Чего ему скрываться? – пожала Глафира плечами. – От алиментов, что ли? Не такой он человек! По нему сразу видно было, что серьезный мужчина, основательный.
– Ну, раз вы больше ничего мне рассказать не можете, позвольте откланяться! – Капитан Сидоров поднялся.
– А где, вы говорите, дорожное происшествие стряслось? – спросила Глафира Ивановна, провожая его к двери.
– В Петербурге, – машинально ответил капитан.
Он не заметил, как загорелись глаза женщины. Перед ее внутренним взором замаячила мечта всей жизни – квартира в Петербурге. А может, и еще какое-то ценное имущество… Едва дверь за Сидоровым закрылась, она вернулась в комнату и записала на обратной стороне свидетельства о смерти: «Илья Андреевич Моргунов, Петербург».
Не то чтобы Глафира Ивановна не полагалась на свою память, но в таком важном деле нельзя было допустить ни малейшей ошибки. Она работала на почте и знала, как важна может быть даже одна буква. Так, однажды письмо, отправленное в город Владимир, вернулось, не найдя адресата, поскольку его направили на улицу диктора Левитана вместо Левитана же, но художника. Кто ж знал, что Левитанов было двое и в честь обоих назвали улицы в одном и том же городе! А еще у них в Мезенске случился скандал, когда любовное письмо, которое должна была получить некая Е. Чугунова, из-за нечетко написанной буквы передали ее соседке, жене ревнивого грузина по фамилии Чугунава, и письмо попало мужу на глаза…
Торопясь записать координаты своего внезапно воскресшего мужа, Глафира Ивановна не потрудилась проводить капитана до калитки. И это было ее ошибкой.
Не успел капитан Сидоров закрыть за собой калитку безутешной вдовы и направить стопы обратно к центру Мезенска, как из-за соседнего забора его окликнул приглушенный голос:
– Мужчина! Эй, мужчина!
Петр Степанович обернулся.
Над забором виднелись мелко завитые обесцвеченные волосы, перехваченные красной шелковой лентой, и сильно накрашенный глаз, выпученный от любопытства.
– Эй, мужчина, идите сюда!
Из своего милицейского опыта Сидоров знал, что за таким интригующим вступлением иногда следуют ценные свидетельские показания, поэтому он охотно двинулся навстречу неизвестности.
– Сюда давайте, пока Глашка не видит! – проговорил тот же приглушенный голос, и перед дотошным капитаном раздвинулись две доски забора.
Проскользнув в образовавшийся лаз, Сидоров оказался на соседнем с Глафириным участке, он был неухоженным, покрытым бурно разросшимися сорняками. И домик, стоявший в глубине, тоже сильно уступал Глафириному: приземистое строение, давным-давно выкрашенное зеленой масляной краской, явно нуждалось в ремонте. Покосившаяся входная дверь норовила самостоятельно открыться, маленькие подслеповатые окна смотрели на мир с подозрением, а крыша, покрытая серым толем, местами была неуклюже залатана.
Но капитан Сидоров разглядывал не участок и не дом, а их хозяйку, разбитную особу сорока с чем-то лет, тощенькую и невзрачную, невысокого роста, сильно накрашенную и облаченную в кокетливый, не по годам короткий шелковый халат. В довершение картины от нее сильно припахивало недорогим портвейном.
– Здрасте, мужчина! – проговорила незнакомка, кокетливым жестом поправляя завитые волосы. От ее жеста халат распахнулся несколько больше допустимого. Незнакомка хихикнула и неторопливо устранила непорядок.
– Вы, правда, из милиции? – с интересом спросила она, окинув капитана долгим взглядом.
Сидоров снова потянулся за удостоверением, но женщина замахала на него руками:
– Да верю я, верю! Как можно не поверить такому интересному мужчине?
Капитан Сидоров зарумянился: интересным мужчиной его называли не очень часто. Чтобы скрыть смущение, он насупился и проговорил нарочито строго:
– Вы мне что-то хотели сообщить?
– Хотела, хотела! – оживилась женщина и потянула его за локоть к дому. – Пойдемте в комнату… А то Глашка такая – только и следит за мной в оба глаза!
Капитан хотел ответить, что сама его новая знакомая тоже, как видно, отличается нездоровым любопытством, но воздержался. Вместо этого, поднимаясь по скрипучему рассохшемуся крыльцу, он осведомился об имени незнакомки.
– Анжела я, – сообщила та, снова поправив волосы жестом, явно подсмотренным у какой-то иностранной киноактрисы, и пропустила капитана в комнату.
Там за шатким столом чумазый мальчишка лет десяти делал уроки.
– Гена, пойди погуляй! – велела ему мать. – Нам с капитаном о серьезных вещах поговорить нужно!
Из реплики женщины Сидоров понял, что она так внимательно следила за его разговором с соседкой, что умудрилась даже выяснить его звание. Что ж, наверное, она будет хорошим свидетелем.
Гена, с любопытством стрельнув глазами на капитана, сложил свои тетрадки и выскочил на улицу. Перерыв в приготовлении уроков его явно не огорчил.
Едва дверь за мальчиком закрылась, Анжела выпучила глаза и выпалила:
– Не верьте Глашке!
– Чему именно? – поинтересовался капитан.
– Вообще ничему! Ни одному слову! Все она врет!
– А конкретнее что вы мне можете сообщить?
– Конкретнее? Никакой он ей был не муж!
– О ком вы? И на чем основано ваше заявление?
– Как о ком? Само собой, о Николае Васильевиче! Разве такой приличный мужчина мог на такую швабру, как Глашка, польститься? Да за него любая бы пошла! – И Анжела снова отработанным жестом поправила волосы, давая понять, что даже ее интересовал привлекательный сосед.
– Ну, знаете, приведенная вами причина недостаточно веская, чтобы делать подобное заявление…
– Само собой, я не такая веская, как Глашка, а только мужчинам всегда нравилась! – фыркнула Анжела. – И я вам точно скажу: не настоящий у них был брак, а эффективный.
– Фиктивный? – уточнил капитан.
– Во-во, он самый! Я так потому говорю, что в людях разбираюсь. Вы уж мне поверьте! Я двадцать лет в гастрономе проработала, на крепких напитках стояла, жизнь знаю!
