– У вас брат был? – Лола возобновила допрос.
– Да, Левушка… так мы в детстве дружили… – голос Елизаветы Константиновны дрогнул, и она надолго замолчала.
Лола понимала почему – она-то знала, что брат Елизаветы Константиновны умер. Однако следовало срочно заняться остальными родственниками, а то как бы старуха не спохватилась, что раскрывает душу совершенно незнакомому человеку, и не сбежала бы домой, прихватив свою очаровательную пуделицу. Кстати, что-то там под столом подозрительно тихо!
Лола осторожно отогнула край скатерти. Пу И лежал на боку с выражением живейшего блаженства на мордочке, а Дези старательно облизывала его уши. Чихуахуа недовольно покосился на Лолу – какого, мол, черта тебе здесь нужно? – так что она даже слегка приревновала свое сокровище к наглой навязчивой пуделице. Несомненно, Дези очень хорошенькая и отлично воспитана, но нельзя же все-таки так необдуманно увлекаться первой попавшейся смазливой девчонкой! Лола решила дома серьезно поговорить с Пу И, а пока продолжила беседу со старушкой самым задушевным тоном:
– Вы ничего не говорите о третьей сестре вашей мамы – Татьяне. Она тоже унаследовала от вашего знаменитого деда ген непоседливости и «охоты к перемене мест»?
– О, в полной мере! – усмехнулась старушка. – И еще – ужасный, своенравный характер. Конечно, я этого не помню, я вообще никогда не видела свою тетку, она уехала из дома, когда я была совсем маленькой. Помню, как сильно кричали они все, а потом бабушка долго плакала…
– Что же случилось? – заинтересованно спросила Лола, готовая в случае отказа старушки отвечать применить метод кнута и пряника, точнее – только пряника, то есть взять Елизавете Константиновне третью чашку кофе.
– Вы не поверите! – Пожилая дама и не собиралась останавливаться на половине рассказа. – Вы не поверите, милая, что случилось! Татьяна, младшая сестра моей матери, не нашла ничего лучше, чем пойти служить в ЧК!
– Что-о?!
– Вот именно, дорогая, вот именно! – старушка воскликнула так громко, что девушка за стойкой оглянулась и посмотрела на нее неодобрительно, после чего сделала погромче радио – какую-то «Европу- плюс» или «Радио-максимум».
Елизавета Константиновна тотчас опомнилась и продолжала трагическим шепотом, оглядываясь и округлив глаза:
– Да, именно так все и было! Я, конечно, по младости лет ничего тогда не понимала, но потом, уже после войны и смерти бабушки, когда я выросла, мама рассказывала всю эту историю в подробностях.
И, поскольку Лола была вся внимание, старушка набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:
– Таня с детства была очень своевольной, она не признавала ничьих авторитетов. Правда, когда начались все эти неприятности, – это бабушка Софья Николаевна так называла революцию и Гражданскую войну… она еще анекдот рассказывала: «Встречаются две старухи «из бывших». «О, у ваших соседей я слышала, прибавление семейства. Кто же родился?» – спрашивает одна. «Мальчик», – отвечает другая. «И как же его назвали?» Вторая старуха надолго задумывается: «Кажется, что-то революционное… ах да! Орест!»
И Елизавета Константиновна заразительно захохотала. Лола для приличия улыбнулась, подумав, что, если бабуля начнет рассказывать анекдоты, так можно и до вечера тут просидеть, что совершенно не входит в ее, Лолины, планы. Да и Пу И что-то уж очень увлекся ласками серебристой пуделицы. А вдруг будут дети?! Да нет же, если бы Дези была в таком опасном состоянии, старуха ни за что не спустила бы ее с поводка. Интересно, на что были бы похожи щенки от чихуахуа и пуделя? Наверное, это выглядит кошмарно!
«Господи, что за чушь лезет в голову! – оборвала свои мысли Лола. – Слава богу, у меня мальчик, и в подоле он мне щенков не принесет!»
– Так вот, Тане не было еще и десяти лет, когда случилась революция. Ее юность пришлась на двадцатые годы. Она очень прониклась идеологией большевизма, даже вступила в комсомол. Училась, правда, она хорошо, все ей легко давалось. Бабушка очень хотела, чтобы она поступила в университет, но Татьяна после школы по путевке комсомола попала в ЧК. Можете себе представить, в нашей семье – чекист! Это притом что очень многих бабушкиных знакомых тогда, в то тяжелое и жестокое время, ну… вы понимаете… хотя что вы можете понимать! – вздохнула старушка. – Вы ведь такая молодая…
Лоле стало скучно. Она злилась на Маркиза за то, что он заставил ее тащиться на Пушкарскую улицу и выслушивать бредни выжившей из ума старухи. Она злилась на австралийца Билла Лоусона, которому втемяшилось в голову разыскать русских родственников. На фига вообще это нужно?! Кому и когда была от родственников польза! Они сползаются только на свадьбы и похороны. Лола была уверена, что если, не дай бог, старуха, сидящая перед ней, завтра окочурится, тут же на свет божий выползут десятки ее родственников! Кстати, нужно иметь эту мысль в виду – на крайний случай.
Еще Лола злилась на Лангмана за то, что он подсунул им такую работенку, и на себя – за то, что не сумела от нее отвертеться.
– Короче говоря, в семье был жуткий скандал! – как ни в чем не бывало продолжала старуха свой рассказ. – Мама говорит, что она единственный раз в жизни видела бабушку в такой ярости. Но у Татьяны, как я уже говорила, был твердый характер. Если она вбила что-то себе в голову, то никто, даже родная мать, не мог ее остановить!
– И как же она поступила?
– Разумеется, она ушла из дома. А потом и вообще уехала из Ленинграда. Было это в двадцать седьмом году, ее послали в Среднюю Азию усмирять остатки басмачей. Письма приходили очень редко, она прислала только одну фотографию – на ней она была в кожанке и с револьвером. Потом началась ликвидация кулачества, мама с бабушкой читали в газетах ужасные вещи. От Татьяны приходило несколько строчек раз в полгода – мол, жива-здорова, и все. Но по обратному адресу бабушка поняла, что Таня – на Украине. Затем письма вообще перестали приходить, а потом, уже после моего рождения, году в тридцать пятом – только я, разумеется, этого не помню, – вдруг пришло большое письмо о том, что у Тани родилась дочка.
– Да что вы говорите? – обрадовалась Лола, чуть не заснувшая от бесконечных воспоминаний старухи. – Значит, у вас есть двоюродная сестра?
– В том-то и дело, что нету, – огорчила ее Елизавета Константиновна, – но я уж по порядку.
«О Господи! – мысленно вздохнула Лола. – Убью Леньку!»
– Татьяна написала, что родила дочку и живет теперь в маленьком городке Улыбине, у матери своего мужа. Где муж, кто он такой, не написала, только имя – Куренцов Павел. Девочку назвали Ларисой. И адрес был обратный в письме на имя Алевтины Егоровны Куренцовой.
– Ну и память у вас! – польстила ей Лола. – Так давно все это было, а вы все помните…
– Это, милая, история семьи, – наставительно ответила старуха, – это надо помнить! Вот так, а в тридцать седьмом году бабушку вызвали в НКВД. И очень грубо расспрашивали – что она знает о своей дочери Татьяне? Бабушка твердо отвечала, что ничего не знает, что ни разу, начиная с двадцать седьмого года, она не видела дочь и понятия не имеет, где она сейчас. А сама по некоторым их недомолвкам поняла, что Татьяну арестовали! Тридцать седьмой год – тогда же мели всех подряд! Органы чистили в первую очередь…
– За что боролись, на то и напоролись, – тихонько сказала Лола, но старуха ее услышала.
– Трудно судить их, ведь Татьяна была маминой сестрой… Бабушка прибежала домой и сожгла все Танины письма, оставила только фотографию – ту, где дочь была в кожанке. А когда прошло полгода и все утихло, она поехала в город Улыбин и по адресу, который помнила наизусть, нашла дом Куренцовой Алевтины Егоровны. Она спрашивала о девочке, о Ларисе, и представилась матерью Татьяны. Но старуха встретила ее очень неприветливо и сказала, что Лариса умерла от скарлатины несколько месяцев тому назад. Больше ни на какие вопросы она отвечать не стала и буквально вытолкала бабушку прочь из дома.
– Печальный конец истории, – с облегчением сказала Лола.
– Если уж быть до конца честной, то это еще не конец, – задумчиво протянула Елизавета
