– Куда? – спросила я растерянно и повернулась к нему.
Он по-прежнему улыбался, но теперь я не назвала бы его улыбку приятной. Скорее она была зловещей. И теперь… теперь я его узнала.
Аккуратная бородка, очки – это была маскировка, и на голове у него был парик, иначе бы я узнала его в самую первую секунду.
– Что же вы медлите? – проговорил настройщик Вениамин Борисович, подходя ко мне вплотную. – А, я вижу, вы меня узнали? А я вас узнал в самую первую секунду!
Он мягко взял меня за руку, и я почувствовала легкий укол. В запястье вонзилась тонкая игла шприца, и мне стало одновременно жарко и холодно, а потом в глазах потемнело, и сознание покинуло мою бедную глупую голову.
Очнулась я от боли в руках.
Я открыла глаза – и тут же закрыла их, зажмурилась от резкого, слепящего света.
– Уберите лампу! – проговорила я, едва разлепив пересохшие губы.
Я сидела в глубоком кресле, руки мои были связаны (отсюда и резкая боль в запястьях), а в лицо мне была направлена настольная лампа.
– Уберите лампу, – повторила я, – что за гестаповские методы!
– Может быть, я ее уберу, – отозвался мягкий, интеллигентный голос, – но только сперва вы расскажете мне, кто вы такая и что здесь делаете.
И тут я вспомнила все – мужчину в лифте, в котором я узнала свихнувшегося настройщика… Это его голос звучал сейчас в комнате, это он направлял мне в лицо яркий свет лампы, это он вколол мне в руку какую-то дрянь…
– Кто вы такая и что здесь делаете? – повторил он вопрос.
– Вот интересно! – прошелестела я едва слышно. – Вы меня сами затащили в квартиру, связали, накачали какой-то дрянью, а теперь спрашиваете, что я здесь делаю? Лучше вы скажите, кто вы такой и что вам от меня нужно! Вы – маньяк-убийца? Или обычный грабитель? Если грабитель – вам не повезло: у меня нет при себе денег и вообще ничего ценного… Впрочем, вы это уже наверняка знаете, ведь вы уже обшарили мои карманы!
– Послушайте, девушка, не болтайте ерунды и не пытайтесь меня разозлить! – проговорил он неприязненно. – Я вас узнал. Это вы обсыпали меня пухом и перьями в том доме, куда я приехал по ложному вызову… Кстати, объясните, зачем вам это понадобилось? У вас такое странное чувство юмора?
– Не понимаю, о чем вы! Вы меня с кем-то путаете!
– Ни с кем я вас не путаю! – процедил он, низко нависнув надо мной и сверля меня глазами. – У меня отличная память на лица!
Теперь его голос не казался ни мягким, ни интеллигентным. В нем звучала холодная, расчетливая жестокость. И я поняла, что вряд ли он выпустит меня из этой квартиры живой.
– Итак, я жду ответа! – повторил он ледяным голосом. – Кто вы такая и зачем пришли сюда? И что вам нужно от меня? Ведь вы не из милиции, я это вижу…
Да, в его планы явно не входит оставить меня в живых. И единственное, что я могу сейчас сделать, – потянуть время…
– Кто вы такая и что вам от меня нужно? – повторил он.
– Давайте так, – проговорила я, взяв себя в руки и стараясь, чтобы мой голос не дрожал. – Я расскажу вам то, что вы хотите, но только в обмен на информацию. Вы – мне, я – вам…
– Вы не в том положении, чтобы диктовать мне условия! – процедил он неприязненно. – Вы и так скоро все мне выложите…
– Не думаю! – ответила я, как могла спокойно. – Вряд ли вы станете меня пытать. Вы, конечно, уже много всего натворили, но все же… вам не удастся преодолеть свою природу. Убить человека в запале, в состоянии аффекта – это одно дело, а сознательно, обдуманно мучить его – совсем другое… Вы такого не сможете! Ведь по сути вы не бандит, не преступник, вы – приличный, интеллигентный человек, настройщик, почти музыкант… Кстати, зачем вы все это затеяли?
– Почти музыкант? – проговорил он тихо. – Вот именно – почти! А ведь когда-то я был настоящим музыкантом… Передо мной маячило блестящее будущее! Концерты, гастроли, аплодисменты…
Он замолчал, и на какое-то время в комнате воцарилась гнетущая тишина, тяжелая, как могильная плита.
– Вам этого не понять! – продолжил он, когда я уже и не ждала. – Вам этого ни за что не понять!
– Отчего же, Вениамин Борисович? Почему вы обо мне такого низкого мнения?
– Потому что вы не проводили бесконечные часы за инструментом! – процедил он неприязненно. – Потому что вы не были лишены детства… Все дети гуляли во дворе, катались на коньках, играли в снежки, бегали взапуски – а я сидел за фортепьяно… Сначала – простенькие пьески для одной руки, потом – адажио Бартока, потом – этюд Лемуана, сонатина Клементи… Мальчишки купались, ловили рыбу, а я играл менуэт Боккерини, пьесу «На память Элизе»… «Венечка, ты должен заниматься!» – передразнил он чей-то визгливый, пронзительный голос. – И я занимался, занимался, занимался! И верил, что буду вознагражден за утраченное детство! Я уже видел впереди яркие афиши, заграничные гастроли… и эти мечты уже начали сбываться! Я выиграл один конкурс, другой… Обо мне уже начали говорить как о восходящей звезде…
Он снова замолчал, но на этот раз ненадолго.
– А потом настала та ночь… – произнес он слабым, сломленным голосом. – И на моем будущем был поставлен жирный крест…
Он перевел дыхание и продолжил:
– Я считал их друзьями, а они… они думали только о том, как бы от меня отделаться. И очень обрадовались, когда я заснул. И даже не подумали разбудить меня, когда в вагоне начался пожар… Я выжил, но с моей карьерой пианиста было покончено!
Он снова приблизился ко мне и медленно, рисуясь, снял тонкие кожаные перчатки.
Я уже видела его руки – там, на лестнице дяди-Васиного дома, – но все равно невольно вздрогнула.
Уродливые, страшные кисти, покрытые безобразными белесыми шрамами… изуродованные, как вся его жизнь, за одну несчастную августовскую ночь…
– После той ночи я стал другим человеком, – проговорил он тихо. – Моя жизнь была разбита, сломана, как старое пианино. Да у меня, собственно, и не было жизни. Я даже не завел семью. От меня прежнего осталась одна тень, и кто-то должен был за это заплатить!
– Но они… те трое… они ни в чем не были перед вами виноваты! – воскликнула я. – Антон и Николай задолго до пожара ушли в другой вагон, к девушкам, и когда пожар начался, они уже не могли вернуться…
– Вот-вот! – оживился он. – Они дождались, пока я засну, чтобы я не увязался за ними! Я им всегда мешал! А потом они обо мне даже не вспомнили…
– А Слава Рыбников? За что заплатил он? Ведь в ту ночь у него просто прихватило живот, он ушел в туалет, а потом, когда все заполыхало, он не смог вернуться в купе, но зато он помог выбраться из горящего вагона женщине с маленькими детьми… И за это вы с ним расправились?..
– Не знаю и не хочу знать! – оборвал меня настройщик. – Я заплатил им за свою загубленную жизнь! У них было все – семьи, деньги, успех… Антон, болтун и бездельник, стал известным режиссером, Рыбников – крупным бизнесменом… А ведь я был гораздо умнее, талантливее их! И за одну ночь потерял все, потерял свое будущее…
– Жизнь – не магазин, где каждому раздают счастье и успех в точном соответствии с его умом и талантом! – изрекла я, сама себе удивляясь.
Скажите, какие умные мысли приходят в голову накануне смерти! И ведь никто не узнает…
И этот горе-настройщик меня не слушал. Видимо, он слышал и понимал только самого себя, свои обиды, свои комплексы. Кажется, это и называется шизофренией.
– Отчего же вы именно сейчас решили мстить? – спросила я, надеясь хоть как-то до него достучаться. – Именно сейчас, по прошествии стольких лет? У всех ваших недругов была своя жизнь, вы давно с ними не встречались…
