— Я убираю, — с обидой ответил Фархад. — И потом он аккуратно срет. Такими маленькими шариками.
— Ну ты даешь! — еще больше заржал Аеха. — Аккуратист, бля! А это козел или коза?
— Козочка! — резко ответил Фархад, уже сильно пожалевший, что решил поделиться с приятелем своей тайной. — Тебе-то что? Отъебись от меня!
— Ладно, — миролюбиво заметил отсмеявшийся Леха. — Мне-то по хую, хоть целое стадо у себя посели.
Они подошли к свежевырытой могиле. Около гроба никого не было. Никиту Бабахина никто в такой дождь хоронить не пришел. Впрочем, может, дело было вовсе и не в дожде.
— А я этого мужика, который в гробу лежит, знаю! Это почтальон наш, — сменил тему Леха. — Я его как раз там и видал накануне.
— Где видал? — не понял Фархад.
— Да в зверинце же! Там, где его потом медведь уделал!
— Правда, что ли? — оживился Фархад. — И чё он там?
— Да ничё, я там как раз был, и тут, гляжу, он… — начал было рассказывать Леха, но в это время сзади подошел какой-то мужик с зонтом, и он осекся. — Ладно, потом расскажу.
Они подтащили гроб поближе к могиле, быстро забили гвоздями и стали подсовывать под него веревки.
23. Ввод
Поздним вечером ветер разыгрался вовсю. Метался по глубоким ущельям бирюлевских улиц, бился в окна, свистел, улюлюкал, завывал.
Кирилл Латынин сидел на кухне перед полупустой бутылкой водки, тупо, ничего не видя, смотрел в темное дребезжащее окно. В голове у него плавали, сталкивались и разваливались на куски какие-то бесформенные массы, совершенно не давали ему сосредоточиться.
Жизнь опять потеряла краски, стала даже не черно-белой, а беспросветно-серой…
Откуда-то очень издалека донесся телефонный звонок. Наверное, звонил Санек, но разговаривать ни с кем не хотелось, даже с ним.
Однако телефон гремел все настойчивей, и в конце концов Кирилл, досадливо махнув рукой, заставил себя подняться и потащиться в комнату.
В ту самую комнату, в которой еще недавно жила Светка, а теперь не было никого.
— Да! — сказал он, сняв трубку, и сам удивился, как хрипло и незнакомо звучал его голос.
— Кирилл Владимирович? — уточнила трубка.
— Ну! — подтвердил Кирилл.
— Это говорит Семен Игоревич. Вы меня слушаете?
— Угу, — откликнулся Кирилл, с трудом вспомнивший, что Семен Игоревич — это Сенечка из того самого театра.
— Во-первых, напоминаю вам, что вы до сих пор не принесли заявление в отдел кадров. Вы меня слышите?
— Ага, — снова хмыкнул Кирилл.
Он честно старался осознать смысл слова «заявление», но это не очень получалось.
— Во-вторых, завтра в одиннадцать вам надо быть в театре на репетиции. У вас срочный ввод.
— Ввод? — удивился Кирилл.
Это было первое слово, которое он произнес. Смысла в нем он находил еще меньше, чем в слове «заявление».
— Ну да, ввод! — несколько раздраженно подтвердила трубка. — Вы вводитесь в «Живой труп». Это приказ Эльвиры Константиновны. Так что не опаздывайте. Вы все поняли?
— Ввод в живой труп, — повторил Кирилл.
— Правильно. Ну тогда до завтра. Всего хорошего.
— Ага, — ответил Кирилл и хлопнул надоедливую трубку на рычаг.
Неожиданно в голове прояснилось. Все отчетливо вспомнилось, встало на место.
— Будет ей ввод! — злобно подумал он. — Я ей так введу, что мало не покажется!
24. Звонок
Положив трубку, Семен Игоревич Воробчук несколько озадаченно посмотрел на телефонный аппарат. Разговор с новым артистом ему резко не понравился. Интуитивно он чувствовал, что тут возможны проблемы.
А интуиция еще никогда его не подводила.
Немногословный парень, чего и говорить! Мог бы быть полюбезней. Тем более после такого известия. Да и голос у него звучал как-то странновато, не наркотой ли здесь пахнет?..
Семен Игоревич тогда сразу сказал Эльвире Константиновне, что этот Латынин — темная лошадка, надо бы поподробней навести справки, прежде чем принимать решение. Но разве она его слушает?!
Это когда-то Элечка к нему прислушивалась, но эти времена давно прошли. Теперь он для нее хуже говна. Даже уже не Сенечка, это только при чужих, при гостях, а просто Сеня. «Сеня, подай! Сеня, принеси!»
Одно название, что завтруппой и помощник, а по сути — просто мальчик на побегушках. И ролей она ему уже давно никаких не дает. А ведь он хороший актер…
На прошлом собрании Элечка объявила о новой постановке. Будет ставить «Войну и мир». Предложила подавать творческие заявки. Он в тот же день написал заявку на роль Пьера Безухова. Элечка конечно же прочла ее, но ни словом не обмолвилась.
Вчера, провожая ее к машине, он не выдержал, спросил про грядущее распределение. Она довольно жестко ответила, чтобы он ее не прессовал, что она все помнит.
Так что надежда есть.
Пьер, без сомнения, его роль! Кто еще может играть Безухова в театре?!. Не Фадеев же, это просто смешно!..
Телефонный звонок прервал унылое течение его мыслей.
— Сень, ты? — раздался в трубке грубоватый голос.
Семен Игоревич оживился. Голос принадлежал Лехе-Могиле, который просто так, от нечего делать, никогда не звонил.
С Лехой-Могилой он как-то познакомился на Бирюлевском кладбище, где была похоронена его мама.
Маму все шесть лет после ее смерти Семен Игоревич навещал регулярно, каждый выходной. Старушку он очень любил. Хотя и винил ее в том, что его личная жизнь в результате ее постоянного вмешательства так и не сложилась, но все равно любил.
И она его хоть и ругала, но любила, всегда звала Сенечкой, о чем как-то он и рассказал Эльвире Константиновне в порыве откровенности. С тех пор и для нее стал Сенечкой. На какое-то время.
Ах, мама, мама! До сих пор рука не поднималась вынести из квартиры мамину кровать, так и стоит в
