— Пора браться за дело, работа — лучший способ забыться.
Бедняга раскрыл какую-то папку, принялся рыться в ворохе бумаг, пытаясь вникнуть в дело, которое волей-неволей должен был распутывать.
Увы! Какое ему было дело до чужой драмы, до жестокостей и невзгод чьей-то незнакомой жизни?
Судья никак не мог вникнуть в лежавшие перед ним страницы, мысли его витали далеко, беспрестанно возвращались к свалившимся на него несчастьям; он думал об исчезнувшем сыне Юбере — где он? утонул? умер? — о бывшей любовнице, ставшей женой другого, о сыщике Жюве, которому доверил тайные свои секреты — Жюв разыскивал тело его сына, был посвящен в интимную драму его жизни.
Так прошел целый час; но вот едва слышно в дверь дважды стукнули; судья вздрогнул и оторвался от бумаг:
— Войдите!
Вошел судебный исполнитель; старик давно знал Себастьяна Перрона и был ему предан.
— В чем дело? — просил судья.
— С господином судьей желает поговорить некий господин, — почтительно отвечал судебный исполнитель.
— Он предъявил свою визитную карточку?
— Нет, господин судья. Он утверждает, что вы его не знаете.
— По какому он делу?
— Говорит, по личному.
Состояние Себастьяна Перрона было таково, что все казалось ему связанным с теперешними его заботами. Раз пришли по личному вопросу, он тут же вообразил, что за этим кроется какое-нибудь невероятное приключение.
— Может, это Жюв, — подумал судья, — или кто-нибудь от Амели…
Он поспешил распорядиться, чтобы посетителя немедленно впустили.
Судебный исполнитель вышел, оставив дверь приоткрытой, а минуту спустя вошел мужчина лет сорока, но — странное дело — вошел он, пятясь, — наверное, что-то спрашивал у Доминика.
Себастьян Перрон поднялся. Он терпеливо ждал, когда же посетитель повернется к нему лицом и поздоровается; машинально он отметил, что тот и в самом деле разговаривал с судебным исполнителем, ибо в ответ донеслось:
— Разумеется, сударь, положитесь на меня.
Закрыв дверь, незнакомец резко обернулся. Стоило судье очутиться с ним лицом к лицу, как он глухо вскрикнул и инстинктивно отступил назад, вытянув руки вперед и задрожав всем телом.
От изумления и страха Себастьян Перрон не мог вымолвить ни слова и, надо сказать, не без оснований.
Странен был его посетитель. Его манера держаться внушала ужас, его облик любого поверг бы в оцепенение.
На незнакомце было просторное пальто, модные ботинки, в руке он держал цилиндр.
Но всех этих деталей Себастьян Перрон вообще не заметил. В глаза ему сразу бросилось совсем другое, это-то другое и вызвало у него крик ужаса: незнакомец был в маске, лицо его скрывал капюшон, как у кагуляров; под черной маской угадывался гладкий, волевой подбородок, в прорезях лихорадочно блестели огромные глаза.
— Сударь, — начал было Себастьян Перрон и тут же умолк.
Его объял неизъяснимый ужас. Что произойдет сейчас?
Незнакомец сделал два шага вперед. Он распахнул свое огромное пальто, подбитое мехом, и очутился в плотно облегавшем тело черном трико, которое, точно панцирь, охватывало его от шеи до ботинок. Это облегающее трико черного шелка придавало незнакомцу нечто фантастическое, феерический вид его завораживал и внушал ужас.
Бледный как смерть, трепеща от страха, судья прошептал имя, от которого кровь стыла в жилах:
— Фантомас!
В тиши кабинета эти три роковых слога будто столкнулись друг с другом и породили зловещее эхо, жуткие отголоски.
— Фантомас!
Так звали Повелителя ужасов, Гения преступного мира, Короля убийц; Себастьян Перрон произнес это имя и, точно в невообразимом кошмаре, услышал вдруг целую какофонию криков, рыданий, отчаянных воплей, стонов умирающих.
— Фантомас!
Так значит, Себастьян Перрон стоял лицом к лицу с опасным бандитом?
Но если это сам Фантомас, что нужно ему от Себастьяна Перрона?
Незнакомец тем временем медленно приближался. Стоило судье закричать, позвать на помощь — и злодей бы пропал; Фантомас, однако, не спешил, не выказывал ни малейших признаков торопливости.
Как всегда, Фантомас — а, по-видимому, это и в самом деле был он — был уверен в полнейшей своей безнаказанности. Держался он как человек, рассчитывающий одним своим видом внушить такой страх, что все вокруг падут ниц, оставив всякую мысль о возможном сопротивлении.
Доли секунды длилась эта странная немая сцена.
Хотя таинственный посетитель Себастьяна Перрона и не проявлял признаков поспешности, действовал он быстро, как хорошо отлаженный механизм. Движения автомата — точные, рассчитанные, уверенность актера в сотый раз заученно проигрывающего одну и ту же роль.
Голос его был резок и отрывист.
— Ни слова, господин судья, — последовал приказ, — ни единого жеста! Не пытайтесь нажать на звонок: я перерезал электрические провода — обычная мера предосторожности, и не рассчитывайте на вашего судебного исполнителя: я дал ему царские чаевые и распорядился не беспокоить нас ни под каким видом. Вот почему я вошел спиной, но не только поэтому; признаюсь, я непременно хотел надеть эту маску и теперь могу беседовать с вами, ничем не рискуя.
В ту же минуту незнакомец улыбнулся и, исключительно ловко пристроив свой цилиндр на уголке камина, вынул из кармана небольшой блестящий предмет, в котором судья с ужасом узнал револьвер большого калибра.
— Будьте умницей, — добавил необычный посетитель, — иначе вы вынудите меня прибегнуть к мерам, которые, смею вас уверить, мне неприятны… Придите же в себя, ничего дурного я не замышляю, пришел запросто — поболтать с вами. Согласны вы меня выслушать?
Судья не отвечал ни слова — мертвенно-бледный, он, казалось, сию минуту рухнет в обморок. Заметив это, посетитель сказал:
— Господин Перрон, молчание — знак согласия. Следовательно, ваше молчание я расценю как согласие. Я пришел поболтать с вами… так поболтаем?
Посетитель уселся в кресло и, словно вспомнив о чем-то важном, стукнул себя по лбу:
— Ах! Извините, — сказал он, — совсем забыл об одной маленькой предосторожности.
Повторяя все те же точно рассчитанные движения, незнакомец подошел к двери и запер ее на задвижку.
Потом он расселся против стола, по другую сторону которого, ни жив ни мертв, упал в кресло Себастьян Перрон.
— Поболтаем, — повторил незнакомец, — и, как говорит пословица, меньше слов, больше дела.
Сделав это необычное вступление, человек в маске спокойно откашлялся — как оратор, приступающий в лекции на деликатную тему.
— Господин судья, — начал он, — поскольку вы благоразумны и держитесь паинькой, я не буду злоупотреблять вашим драгоценным временем и перейду прямо к делу. Тем паче, что дело очень простое; вы человек неглупый, и я не сомневаюсь, что мы легко придем к обоюдопри-ятному решению.
Себастьян Перрон начал понемногу приходить в себя.
Появление фантастического визитера повергло его в полнейшее оцепенение, но постепенно он осознал, жертвой какой выходки довелось ему стать, и теперь с трудом сдерживал бешенство.
— Сударь, — начал Себастьян Перрон, стараясь говорить как можно тверже, — не знаю, что за
