подножках стояли вооруженные боевики, они ногами отталкивали тех, кто пытался уцепиться за поручни. Заславский пробежал несколько шагов вслед за уходившим поездом и остановился. В его голову вдруг пришла неожиданная мысль: зачем суетиться, если поезд все равно не минует Екатеринбурга. Там его встретит Голощекин и вся екатеринбургская ЧЕКа. И, подумав об этом, он сразу успокоился.
11
Заславский не обратил внимания на то, что вместе с Яковлевым из вокзала вышел только телеграфист Галкин. Помощник Гузакова Касьян, личности которого никто из уральских чекистов не придавал никакого значения, остался в здании. Из помещения телеграфа он вместе с начальником станции и еще одним боевиком прошел в комнату дежурного и запер ее на ключ изнутри. Положив ключ на стол, Касьян усадил напротив себя начальника станции и произнес, кивнув на телефон:
— Командуй, как приказали. Если плохо скомандуешь, расстрелять тебя поручено мне.
Дрожащей рукой начальник станции взял телефонную трубку. Когда на другом конце телефонного провода ответили, сначала прокашлялся, потом попросил соединить с каким-то Уткиным и начал объяснять тому, что надо немедленно освободить последний путь. Через два часа по нему на Омск должен проследовать специальный поезд. Уткин стал что-то рассказывать про товарняк, но начальник станции, уже пришедший в себя от страха, твердым голосом приказал:
— Поставь этот товарняк на третий путь и пусть стоит там, пока не пройдет литерный.
Затем положил трубку и настороженным взглядом посмотрел на Касьяна.
— Что за товарняк? — спросил Касьян, подумав, что из Екатеринбурга на помощь Заславскому послали подкрепление.
— Не знаю, — сердитым голосом ответил начальник. — Идет из Омска на Москву. По-видимому, с хлебом.
А Яковлев в это время торопливо шел по вагону, заглядывая в каждое купе. На нижней полке первого из них сидел проводник в аккуратной, чистенькой униформе, стесненный тремя солдатами охраны, одним из которых был председатель солдатского комитета отряда особого назначения Петр Матвеев. Солдаты прижали его к стене вагона так, что проводник, подняв плечи и положив руки на колени, походил на древнеегипетскую статую. Его длинный крючковатый нос казался клювом.
Увидев Яковлева, проводник вскочил, стукнувшись головой о верхнюю полку и, сморщившись от боли, спросил:
— Чайку не угодно ли будет?
— Обязательно попьем, — сказал Яковлев, — но не сейчас. — И, обратившись к Матвееву, добавил: — Не теснитесь, пусть один из вас перейдет в соседнее купе. Иначе проводнику будет трудно выполнять свои обязанности.
В соседнем купе на нижних полках сидели шесть конвоиров. На верхних лежали их винтовки и шинели.
— Откуда вы, ребята? — спросил Яковлев.
— Из Уфы, — ответил один из них, расстегивая тесный ворот гимнастерки. — Вы разве меня не помните?
— Как же не помню, конечно, помню, — ответил Яковлев, хотя, как ему показалось, он впервые видел этого человека. — Я не вас, я других спрашиваю.
— Другие тоже из Уфы.
Яковлев пошел дальше. Царская семья находилась в купе, расположенном в середине вагона. Когда он приоткрыл дверь, все трое повернулись к нему. Яковлев внимательно посмотрел на их лица, стараясь угадать эмоции, которые сейчас переживали эти люди. Государь, как всегда, выглядел спокойным и безразличным ко всему. Лицо Александры Федоровны выражало нескрываемую усталость. Веки набрякли и казались тяжелыми, уголки губ опустились вниз. Но взгляд, как и всегда, был строгим и властным. И только у Марии лицо было оживленным. Казалось, и сумасшедшая гонка от Тобольска до Тюмени, и посадка в вагон, в которой было столько таинственного, доставили ей настоящее удовольствие. Приподняв тонкие брови и чуть улыбнувшись, она спросила:
— Когда мы будем в Москве, Василий Васильевич?
— Вам так хочется побыстрее попасть в Москву? — вместо ответа спросил он.
— Мне кажется, я уже целую вечность не была в настоящем городе, — сказала Мария. — Я уже забыла, как выглядят его площади, как одеты дамы, как цокают копыта лошадей по мощеной улице.
— Тобольск тоже город, — ответил Яковлев.
— К сожалению, мы его не видели, — сказала Мария. — Мы знали только дом, в котором жили, и двор, окруженный высоким забором.
Александра Федоровна подняла голову и внимательно посмотрела на Яковлева. Она не могла скрыть напряжения, и он понял, что они ждут от него ответа. Им хочется знать не конкретную дату прибытия в Москву, а то, что их ожидает в большевистской столице России. Яковлев не знал ответа на этот вопрос. Он перевел взгляд с Александры Федоровны на Марию и сказал:
— Железная дорога сейчас расстроена. На многих станциях нет угля, не работают водокачки. Но, думаю, с Божьей помощью мы пробьемся.
— Как же могло дойти до этого? — удивилась Александра Федоровна. — В прошлом году из Петрограда до Тюмени мы доехали за три дня.
— С тех пор в России произошла еще одна революция, — сказал Яковлев, поклонившись. — Я к вам скоро зайду, а пока мне надо обойти поезд.
Он закрыл дверь и пошел к следующему купе. Оно было открыто, у порога стоял Гузаков. Он тоже выглядел усталым. Две верхние пуговицы его гимнастерки были расстегнуты, нечесаные волосы топорщились копной, лицо обросло двухдневной колючей щетиной. Последний раз Гузаков брился еще в Тобольске.
— Умывальник работает? — спросил Яковлев.
— В этом поезде все работает, — ответил Гузаков.
— Сходи, побрейся. Потом нам надо поговорить.
Яковлев проводил его до тамбура, в котором стояли двое конвойных. Только сейчас он вспомнил, что до сих пор не видел Авдеева. «Может, отстал?» — с мстительной надеждой подумал Яковлев, не хотевший больше встречаться с шлощекинским соглядатаем. Но тут же подумал: «Авдеев не может отстать. Наверняка сидит в соседнем вагоне». Он прильнул лбом к холодному стеклу двери вагона. За ним виднелись только звезды, да рассыпающиеся по небу красные искры, летящие из паровозной трубы. Ночь была настолько темной, что сквозь нее нельзя было рассмотреть даже силуэты деревьев, торопливо бежавших за поездом вдоль железной дороги.
Из туалета вышел гладко выбритый, аккуратно расчесанный, со щегольским пробором на голове Гузаков. Яковлев молча посмотрел на него и направился в купе. Гузаков прошел вслед за ним и закрыл за собой дверь. Он понял, что предстоит серьезное дело, иначе бы Яковлев не попросил его побриться. Он заставлял боевиков приводить себя в порядок перед каждым налетом на кассу. Очевидно, считал, что это дисциплинирует людей и так они вызывают меньше подозрений. И если сейчас он снова обратил на это внимание, значит, предстоит что-то опасное. Внутреннее чутье и без того подсказывало Гузакову, что после того, как они сели в поезд, обстановка кардинально изменилась.
Яковлев сел к окну, положил руки на маленький столик и оглядел купе, словно боялся, что в нем может оказаться посторонний. Потом спросил, глядя на Гузакова:
— У нас есть люди, знакомые со сцепкой вагонов?
Гузаков помолчал несколько мгновений, затем сказал:
— Есть один. Зачем он тебе?
— Кто он такой? — спросил Яковлев.
— Чернышов. Работал в уфимском депо.
— Нельзя нам ехать через Екатеринбург, Петя, — тяжело вздохнув, сказал Яковлев. — Не пропустит
