других раннехристианских апокрифах). Гимн 35 содержит монолог шеола, в котором речь идет о событиях ветхозаветной истории и о деяниях Христа, разрушивших его власть:
Шеол сказал: «…Как Он претворил воду в вино,
так Он претворяет естество мертвых для жизни.
И, конечно, Бог устроил потоп
и очистил землю и уничтожил грехи ее.
Огонь и серу Он также навел на нее,
чтобы убелить пятна ее.
Посредством огня Он дал мне жителей Содома,
а посредством потопа — гигантов.
Он заградил уста дома Сеннахирима
и открыл [уста] шеола.
Эти и подобные вещи мне понравились,
однако вместо заслуженных наказаний
Он через Сына Своего принес воскресение и благодать» [398].
Одним из наиболее ярких примеров раскрытия интересующей нас темы в «Нисибийских песнопениях» является гимн 36, сохранившийся также в переложениях на арабский и грузинский языки [399] (полный текст гимна приведен в приложении к настоящей книге). В нем содержится пространный монолог смерти, которая говорит о том, что ее власти никто не избежал — ни пророки, ни священники, ни цари, ни воины, ни богатые, ни бедные, ни мудрые, ни глупые, ни старые, ни молодые. Только двух людей она не досчиталась — Еноха и Илии, в поисках которых она сошла «туда, куда сошел Иона», но и там не нашла их. Обращаясь ко Христу, смерть восклицает:
«Я в одиночку победила множества [400],
и Единородный [401] хочет победить меня.
Пророков, священников и известных мужей я унесла.
Я победила царей с войсками их
и гигантов с силой их,
и праведников с добродетелями их.
Потоки тел
унесены мною в шеол и, хотя они вливаются в него,
он жаждет еще.
Будь то ближний или дальний —
конец все равно к вратам ада приведет его» [402].
Монолог смерти неожиданно прерывается картиной воскрешения мертвых сошедшим в шеол Христом:
Смерть окончила свою надменную речь,
и голос Господа нашего прозвучал в шеоле,
и Он воскликнул и взломал гробы — один за другим.
Трепет охватил смерть;
шеол, который никогда не бывал освещен,
озарили сиянием стражи [403],
которые вошли в него, чтобы вывести
мертвых навстречу Тому,
Кто был мертв и дает жизнь всем [404].
Далее описывается сопротивление смерти, спешащей закрыть перед Христом врата шеола. Смерть поражена тем, что, в отличие от прочих людей, которые стремятся выйти из шеола, Христос пытается войти туда. «Яд жизни вошел в шеол и оживил мертвых», — говорит смерть (образ яда, отравившего шеол изнутри, мы встречали уже у Афраата [405]). Обращаясь ко Христу, смерть признает свое поражение и просит Его, забрав с Собою Адама, покинуть пределы шеола и взойти на небо. Гимн завершается прославлением победы Христа над смертью:
Наш Царь жизни сошел [в шеол]
и вышел из шеола как Победитель.
Он умножил пагубу тем, кто по левую руку Его:
злым духам и бесам Он — [источник] скорби,
сатане и смерти — страдание,
греху и аду — плач.
А тем, кто по правую руку,
вернулась ныне радость… [406]
В гимне, таким образом, изложена очень ясная доктрина: смерть пытается воспрепятствовать Христу войти в шеол, но тщетно; войдя в шеол, Он воскрешает всех находящихся там и выводит их оттуда; шеол опустошен, в нем больше нет мертвых; только злые духи (бесы), сатана, смерть и грех остаются вместе с шеолом в ожидании второго пришествия Христова. В день второго пришествия смерть собственноручно выведет всех, кто стал ее жертвой, навстречу Христу. Таким образом, преп. Ефрем в данном гимне не выделяет праведников или пророков, но говорит о том, что сошедшим в шеол Христом спасены и воскрешены все находившиеся там [407].
В гимне 37 тема воскресения мертвых раскрывается на материале пророчества Иезекииля о костях:
Плакала смерть о шеоле,
видя, что сокровищницы его опустошены,
и говорила: «Кто расхитил твое богатство?..
Я видела в долине этого Иезекииля,
который воскресил мертвых, когда ему повелели,
и я видела кости, которые пришли в беспорядок и задвигались.
Было смятение костей в шеоле,
ибо кость искала спутницу свою
и воссоединялась с парой своей. И никто там не спрашивал,
и никого не спрашивали, живы ли эти кости?
Ибо без спроса воскресил их
глас Иисуса, Владыки всей твари.
Шеол опечалился, когда увидел их…
Он плакал о Лазаре, когда тот вышел [из него]…
Внутри и вне был плач о нем,
ибо сестры его плакали о нем,
когда он сошел ко мне во гроб,
а я плакала о нем, что он выходит [из гроба].
О смерти его был плач среди живых,
а в шеоле была великая скорбь, когда он воскрес.
Вот теперь и я вкусила вкус скорби
того, кто оплакивает своего возлюбленного.
Если мертвые так любезны шеолу,
как же дороги были они своим отцам!..
То страдание, которое я причиняю людям,
страдающим из?за их возлюбленных,
в конце концов все оно придет на меня.
Ибо когда покинут мертвые шеол,
для каждого человека будет воскресение,
а для меня одной — мучение.
И кто, поистине, вынесет все то,
что предстоит мне? Ведь я увижу шеол в одиночестве,
