Но открыл мне вовсе не дворецкий. Передо мной стояла племянница Сэма, и ее внешность стала приятным сюрпризом. Почти с меня ростом и такая же светловолосая. К тому же она оказалась молода и хороша собой.
— Должно быть, вы Юлий, — произнесла она. — Я Рашель, племянница гражданина Флавиуса Самуэлюса Бен Самуэлюса. Добро пожаловать в мой дом!
Я поцеловал ей руку. Мне нравится этот киевский обычай, особенно при встрече с незнакомыми девушками, которых я надеюсь узнать поближе.
— Ты не похожа на иудейку, — сказал я.
— А вы не похожи на писаку научных романов, — ответила девушка. Ее голос звучал чуть теплее слов, но не намного. — Дяди Сэма пока нет, и я боюсь, что меня ждет неотложная работа. Базилий покажет вам комнаты и принесет напитки, чтобы освежиться с дороги.
Обычно я произвожу на молодых женщин более приятное впечатление. Хотя надо признать, что обычно я и тщательнее работаю над ним. Рашель просто застала меня врасплох. Я ожидал, что племянница Сэма будет более-менее похожа на него, разве что без лысины и морщин. Как я ошибался!
Насчет дома, кстати, тоже. Он был большим, около дюжины комнат, не считая помещений для слуг и атриума с крышей из отражающей пленки, которая защищала от жары и палящего солнца.
Знаменитое египетское солнце стояло в зените, когда Базилий, дворецкий Рашель, проводил меня в мою комнату. Она оказалась приятной, свежей и светлой, но Базилий предложил мне выйти во дворик и принес вина и фруктов. Я присел на удобную скамью у фонтана. Сквозь пленку солнце не слепило глаза и не обжигало, а всего лишь приятно грело. Свежие фрукты тоже радовали: ананасы из Ливана, апельсины из Иудеи, яблоки из дальних стран вроде Галлии. Единственное, что меня не устраивало, — Рашель заперлась в своих комнатах и лишила меня возможности представить себя в лучшем свете. Тем не менее она не забыла о моем удобстве и оставила слугам соответствующие указания. Базилий хлопнул в ладоши, и слуга принес стило и таблички — на случай, если я захочу поработать. Я удивился, поскольку и сам Базилий, и второй слуга оказались африканцами, — они обычно обходили стороной политические волнения и неурядицы с эдилами, так что рабов среди них было не много.
Фонтан был выполнен в виде статуи Купидона. При других обстоятельствах я счел бы это хорошим знаком, но сейчас он ничего не значил. Нос Купидона облупился, да и сам фонтан выглядел намного старше Рашель. Я решил было посидеть там, пока девушка не выглянет во дворик, но, когда спросил о ней Базилия, тот наградил меня деликатным и в то же время укоризненным взглядом.
— Гражданка Рашель занята работой весь день, гражданин Юлий, — сообщил он.
— Да? И чем же она занимается?
— Гражданка Рашель — одна из видных историков нашего времени. Она часто работает до позднего вечера. Я подам ужин вам и ее дяде в удобное для вас время.
Он выглядел довольно услужливым.
— Благодарю, Базилий, — откликнулся я. — Я, наверное, прогуляюсь пару часов. — Но когда он уже повернулся, чтобы вежливо меня оставить, я не удержался от любопытства и окликнул его: — Ты не похож на опасного преступника. Могу я поинтересоваться, за что ты попал в рабство?
— О, я не сделал ничего плохого, гражданин Юлий, — заверил он. — Обычные долги.
Я довольно легко нашел дорогу к Египетскому сенату. Рядом с ним было оживленное движение, поскольку здание являлось еще и одной из достопримечательностей Александрии.
Заседания там сейчас не велись, что неудивительно. Если подумать, зачем вообще египтянам сенат? Они уже несколько столетий не принимали самостоятельных решений.
Тем не менее сенат подготовился к конгрессу. В нишах храма нашлось место по меньшей мере для полусотни статуй. Там стояли обычные для Египта изображения Амона-Ра и Юпитера, но к приему гостей рядом с ними установили фигуры Ахурамазды, Иеговы, Фрейи, Кецалькоатля и еще дюжины богов, которых я не знал. Их украшали свежие подношения из цветов и фруктов, — видимо, туристы или астрономы не желали оставлять восстановление связи с Олимпийцами на произвол судьбы. Безусловно, большинство ученых являлось агностиками. Я бы даже сказал, что большинство образованных людей являются агностиками. Разве не так? Но даже агностик в трудной ситуации не поленится поднести какому-нибудь божеству кусочек фрукта — на случай, если он все же ошибается.
Снаружи сената розничные торговцы уже устанавливали свои прилавки и стенды, хотя первое заседание открывалось лишь на следующий день. Я купил фиников и побрел дальше, поедая фрукты и изучая мраморные фрески дворца. Они изображали колышущиеся под ветром поля кукурузы, пшеницы и картофеля, которые двести лет назад сделали Египет житницей всей Империи. Никаких упоминаний об Олимпийцах я не нашел. Египтяне вообще не особенно интересуются космосом, предпочитают вспоминать свое славное (как они считают) прошлое. Так что смысла созывать конференцию по Олимпийцам в Александрии не было никакого. Разве только затем, чтобы не тащиться в какой-нибудь северный город в конце декабря.
Огромный зал внутри оказался пустым, только рабы поправляли подушки на скамьях и плевательницы для гостей. Выставочные комнаты наполнял шум — там рабочие устанавливали стенды. Чтобы их не тревожили незваные посетители, свет в ложах для гостей не включали, и там царила темнота.
Мне повезло, что комната для прессы оказалась открыта. Там всегда можно найти бесплатный бокал вина, к тому же я хотел узнать, где все участники. От отвечающего за прием прессы раба толком ничего добиться не удалось.
— Сейчас где-то проходит закрытое совещания, больше я ничего не знаю. Еще по дворцу бродят журналисты и ищут, у кого бы взять интервью.
Когда я расписывался в журнале, он заглянул мне через плечо и добавил:
— А, так вы писатель научной фантастики? Может, кто-нибудь из журналистов захочет с вами поговорить.
Не самое лестное приглашение в моей жизни. И все же я не стал отказываться. Маркус и так при любой возможности донимает меня просьбами выступить перед публикой, так как считает, что это помогает продажам, а на данный момент лучше быть у него на хорошем счету.
Однако журналист не особо мне обрадовался. В подвале сената выделили несколько студий, и, когда я нашел ту, куда меня направил раб, журналист поправлял перед зеркалом прическу. Двое операторов развалились перед телевизором и смотрели комедийный сериал. Когда я представился, журналист оторвался от своего отражения и наградил меня подозрительным взглядом.
— Вы не настоящий астроном, — сообщил он.
Я пожал плечами. Отрицать это было бы глупо.
— И все же, — проворчал он, — лучше найти хоть какой-то сюжет для вечерних новостей. Ладно. Садитесь вон туда и сделайте вид, что знаете, о чем говорите.
Затем он принялся давать указания операторам.
Странное дело… Я успел заметить, что операторы носят золотые амулеты гражданина, а журналист нет. Тем не менее он отдавал им приказы. Мне такое положение дел не нравилось: я не одобрял, когда крупные коммерческие фирмы давали рабам в подчинение свободных граждан. Плохая привычка. Частные учителя, профессора в колледжах — одно дело; рабы могут исполнять эти обязанности не хуже граждан, и обычно их труд гораздо дешевле. Но здесь наблюдалось явное противоречие. У раба должен быть хозяин. В противном случае, как можно называть его рабом? А если позволить рабу стать хозяином, даже в обычной студии телевещания, ирония будет подрывать устои общества.
К тому же они создают нечестную конкуренцию. Свободные граждане нуждаются в занятых ими должностях. В моей профессии нечто похожее случилось несколько лет назад. Появилось двое-трое рабов, которые писали приключенческие романы, но остальные писатели объединились и положили этому конец. Особенно после того, как Маркус купил одну из рабынь и назначил ее редактором отдела. Ни один свободный писатель не хотел с ней работать. В конце концов Маркусу пришлось отправить ее в рекламу, и там она уже никому не мешала.
Поэтому я начал интервью в дурном настроении, и первый вопрос только усилил раздражение. Репортер сразу взял быка за рога:
