Глава 4
Конец мечты
На следующее утро я проснулся поздно, разбитым и в плохом настроении. Мне пришлось поймать мотоцикл с коляской, чтобы доехать до сената. Поездка получилась долгой: по мере приближения к дворцу движение становилось все плотнее. Я видел издалека, как выстраиваются парадные ряды легионеров: к сенату приближалась сопровождающая фараона процессия для открытия конференции. Водитель не смог подъехать поближе, и мне пришлось наблюдать за церемонией с внешней площади, вместе с толпой туристов.
Фараон сошла с украшенных королевских носилок. По толпе пронесся нежный довольный отголосок — что-то среднее между смешком и вздохом. Туристы получили зрелище, ради которого собрались. Они напирали на убранные в ножны мечи легионеров, пожирая глазами фараона. Та шла с обнаженной головой и в стелющейся по земле мантии к святилищам вокруг здания сената. С должной почтительностью, неторопливо она приносила подношения, туристы щелкали фотоаппаратами, и я начал беспокоиться о времени. Что, если из уважения к участникам конференции она решит обойти все пятьдесят святилищ? Но после поклонения Изиде, Амону-Ра и матушке-Нилу фараон направилась во дворец, чтобы объявить конференцию открытой. Легионеры расслабились. Туристы стали потихоньку расходиться по своим автобусам, фотографируясь на фоне достопримечательностей, а я последовал за фараоном внутрь. Она произнесла хорошее — я имею в виду короткое — вступительное обращение. Единственное, что выбивалось из общей картины, — фараону пришлось обращаться практически к пустому залу: зал заседаний Египетского сената вмещает две тысячи посетителей, а сейчас в нем собралось от силы полторы сотни. Большинство слушателей разбились на небольшие группки в боковых проходах и задних рядах и не обращали никакого внимания на фараона. Думаю, это стало одной из причин, почему она так сократила парадную речь. Только что рассказывала, как научные исследования огромной Вселенной продолжают древние традиции Египта, — причем ее никто не слушал — и через миг замолчала, передала державу и скипетр одному из помощников и с достоинством удалилась со сцены в боковое крыло.
Но разговоры продолжились. Естественно, все говорили об Олимпийцах. Даже когда на подиум вышел президент конференции и объявил о начале первой сессии, зал оставался полупустым. По крайней мере, большинство группок перекочевали в сидячие ряды, но и там продолжали перешептываться.
Даже ораторы выглядели так, будто им неинтересно слушать самих себя. Первым выступал почетный деятель в отставке из южных провинций Египта. Он дал краткий обзор известных фактов об Олимпийцах. И произнес свою речь в такой спешке, будто диктовал ее писцу. И все-таки главная проблема заключалась в том, что речь была написана заранее, когда коммуникация с Олимпийцами шла полным ходом и никому даже в голову не приходило, что она может прерваться. Поэтому обзор выглядел никому не нужным.
Я люблю посещать научные конгрессы вовсе не для того, чтобы послушать выступления, — такую же информацию легко получить из журналов в библиотеке. И даже не ради последующих дискуссий, хотя порой из них можно почерпнуть полезные закулисные знания. Я прихожу за тем, что про себя называю «шумом науки», — за своеобразным жаргоном, на котором разговаривают друг с другом ученые разных специальностей. Обычно я сажусь в задних рядах, подальше от других посетителей, кладу на колени табличку и держу наготове стило, чтобы записывать обрывки диалогов, а затем вставить их в новую книгу.
Но сегодня мне не везло. Дискуссии не получалось. Ораторы один за другим поднимались на подиум и зачитывали с бумажки свои речи, торопливо отвечали на пару поверхностных вопросов и уходили. И с каждым выступающим аудитория уменьшалась. Наконец я понял, что здесь собрались только те, кого вынудили обязанности, и ни одним человеком больше.
Скука заставила меня решить, что бокал вина и легкая закуска выглядят намного привлекательнее, чем сидение с пустой табличкой. Я вышел в фойе и обнаружил его практически пустым. Никто не знал, где Сэм, и я не заметил ни одного знакомого лица. К середине дня президент конференции смирился с неизбежным и объявил, что следующие сессии откладываются на неопределенный срок.
День прошел впустую. Но я лелеял надежды на плодотворную ночь.
Рашель встретила меня новостями: Сэм сообщил, что задерживается и не успеет к ужину.
— Он не сказал, где он?
Девушка отрицательно покачала головой.
Я бы и сам мог догадаться, что Сэм занят чем-то важным. Я рассказал Рашель о провале конференции, но затем меня посетила замечательная идея, и я повеселел:
— Может, поужинаем в ресторане?
Рашель твердо отклонила предложение. Из тактичности она не стала упоминать деньги, хотя я уверен, что Сэм посвятил ее в мое шаткое финансовое положение.
— Мой повар лучше любых ресторанов, — заявила девушка. — Мы поедим дома. Никаких излишеств, простой ужин на двоих.
«На двоих» — как это ласкало слух! Базилий расставил ложа буквой «V», так что наши головы оказались близко друг к другу, а низкие столики с блюдами — на расстоянии руки между нами. Как только Рашель возлегла на ложе, она призналась:
— У меня сегодня толком не вышло поработать. Я никак не могу выкинуть из головы твою идею.
— С одной стороны, я польщен, но с другой — мне жаль, что испортил тебе рабочий день.
Рашель пожала плечами и продолжала:
— Я немного почитала о том периоде, особенно о малоизвестном иудейском проповеднике по имени Иешуа из Назарета. Ты о нем слышал? Его мало кто знает, но в те времена у него было много последователей. Они назывались крестианами и вели себя довольно вызывающе.
— Боюсь, что я мало знаком с историей Иудеи, — признался я, что было чистейшей правдой. Но потом добавил: — Но мне хотелось бы узнать ее получше. — Что уже являлось откровенной ложью, по крайней мере до недавнего времени.
— Конечно, — с готовностью заявила Рашель. Я не сомневался, что в ее глазах выглядело совершенно логичным, если все захотят побольше узнать о послеавгустовском периоде. — Этого Иешуа судили за подстрекательство к мятежу и приговорили к смерти.
— Даже не к рабству? — удивленно заморгал я.
Она покачала головой:
— В те времена преступников не только обращали в рабство, их подвергали физическим наказаниям. Даже казнили, порой варварскими способами. Но прокуратор Тиберий решил, что наказание слишком сурово, и отменил смертный приговор. Он приказал выпороть Иешуа и отпустить. Я считаю, Тиберий принял правильное решение, иначе последователи сделали бы из Иешуа мученика, и одним богам ведомо, к чему это могло привести. А так крестиане со временем просто исчезли. Базилий, принеси следующую перемену!
Я с живым любопытством наблюдал, как Базилий отправился выполнять приказ. Следующим блюдом оказались жаворонки с оливками. В душе я возрадовался, и не только потому, что любил это блюдо. «Простой ужин» на деле оказался более изысканным, чем вчерашний с дядей. Мои надежды продолжали усиливаться.
— Можно кое о чем тебя спросить, Рашель? Ты иудейка. Или я ошибаюсь?
— Конечно!
— Тогда я немного запутался. Я думал, что иудеи верят в бога Иегову.
— Так и есть, Юлий.
— Но… — Я замялся. Я не хотел испортить наши отношения, но меня снедало любопытство. — Ты сказала «богам ведомо». Разве это не противоречит вашей вере?
— Вовсе нет, — достаточно вежливо откликнулась Рашель. — Иегова оставил свои заветы на вершине горы, а людям их принес его великий пророк Моисей. Заветы очень понятны и недвусмысленны. В одном из них говорится: «Да не будет у тебя других богов перед лицом моим». У нас их и нет, понимаешь?
