Я не мог возразить — это было самое разумное, что предложил Сэм за последние несколько дней. По крайней мере, я так считал, а Рашель была воспитанной девушкой и не стала спорить с дядей. Поскольку я плохо знал город, позволил ей выбрать место для прогулки. Она стала называть места, и я понял, что Рашель пытается деликатно пощадить мой кошелек. Такого я не мог допустить. В любом случае проведенный с ней вечер наверняка обойдется дешевле, чем гостиничный номер с питанием, и уж точно будет насыщенным.
Мы выбрали местечко рядом с гаванью, на волнорезе. Ночной клуб располагался на верхнем этаже гостиницы, построенной в стиле древних пирамид. Верхушка медленно поворачивалась, и мы по очереди смотрели на огни ночной Александрии, стоящие в порту корабли, а затем на открытое море, где спокойные волны отражали звездный свет.
Я уже приготовился забыть о безумной идее с альтернативными мирами, но Рашель оказалась очень обязательной девушкой. После первого танца она заявила:
— Кажется, я смогу тебе помочь. Во время правления Друза кое-что случилось…
— Нам обязательно об этом говорить? — Я заново наполнил ее бокал.
— Но дядя Сэм так велел. Я думала, ты собираешься начать новое направление в литературе.
— Нет, это твой дядя собирается его начать. Понимаешь, существует некоторая проблема. Никто не спорит, что редакторы все время умоляют дать им что-то новенькое. Но если ты достаточно глуп и действительно попытаешься принести им это новенькое, они его не поймут. Когда они просят нового, имеют в виду книгу в старом добром «новом» жанре.
— Я думаю, — заявила Рашель с уверенностью оракула, но с меньшей путаницей, — что, когда у дяди появляется идея, обычно она себя оправдывает.
Мне не хотелось с ней спорить. Тем более что в большинстве случаев я мог подписаться под ее словами. Поэтому я молча слушал.
— Видишь ли, — продолжала она, — я специализируюсь на передаче власти в период ранней римской истории. Сейчас я изучаю иудейскую диаспору после правления Друза. Ты же знаешь, что тогда произошло?
Я смутно помнил по урокам истории:
— Это был год иудейского восстания?
Рашель кивнула. Она чудесно выглядела, когда кивала, — светлые волосы разлетались, а глаза блестели.
— Для иудеев он стал годом великой трагедии, но ее можно было избежать. Если бы прокуратор Тиберий остался в живых, ничего бы не случилось.
Я кашлянул, чтобы прервать ее.
— Не уверен, что знаю, кто такой Тиберий, — извиняющимся тоном признался я.
— Он был прокуратором Иудеи, причем хорошим правителем, честным и справедливым. Брат императора Друза,[76] о котором говорил дядя, — сына Ливии, усыновленного наследника Цезаря Октавиана Августа. Друз восстановил власть сената после того, как Август правил фактически единолично. Так вот, Тиберий был лучшим правителем за всю историю Иудеи, а Друз — лучшим императором. Тиберий умер за год до восстания; говорят, он съел испорченный инжир, хотя его могла отравить супруга — Юлия-старшая, дочь императора Августа от первой жены…
Я в панике замахал руками.
— Столько имен, я начинаю путаться, — пришлось признаться мне.
— Главное запомнить, кто такой Тиберий. Останься он в живых, восстания, скорее всего, не произошло бы. Следовательно, и диаспора бы не возникла.
— Понятно. Еще потанцуем?
Рашель нахмурилась, но потом улыбнулась:
— Возможно, это не слишком занимательный предмет, разве что для самих иудеев. Хорошо, давай потанцуем.
И танец оказался замечательной идеей. Он дал шанс убедиться в том, что глаза, уши и нос так настойчиво мне твердили: передо мной в высшей степени привлекательная молодая женщина. Перед поездкой в клуб Рашель переоделась, но, к счастью, новое платье оказалось не менее мягким и облегающим, чем то, в котором она была за ужином, и я с удовольствием касался ее рук и спины.
— Прости, если выгляжу глупо, — прошептал я. — Я мало знаю о древней истории. Первая тысяча лет после основания Рима для меня пробел.
Рашель не стала уточнять, что она-то знает ее прекрасно, и просто двигалась в такт музыке. Вдруг она выпрямилась и заявила:
— Я придумала еще кое-что. Давай вернемся за столик.
Но не смогла сдержаться и принялась рассказывать еще на площадке, пока мы пробирались между танцующими:
— Давай возьмем твоего предка Юлия Цезаря. Он завоевал Египет и покорил Александрию. Но представь, что египтяне отбили нападение! Ведь у них действительно почти получилось выстоять.
Теперь я слушал ее внимательно. Значит, она заинтересовалась мною, раз спрашивала Сэма о моей родословной.
— Юлий не мог проиграть, — возразил я. — Он не проиграл ни одной войны! В любом случае…
Я с удивлением обнаружил, что начинаю воспринимать безумную идею Сэма всерьез. Как вообще написать такую книгу? Если бы легионы потерпели поражение, весь мир изменился бы.
— Ты можешь представить себе мир, где власть не принадлежит Риму?
— Нет, — ласково ответила Рашель. — Но это твоя работа, а не моя.
Я потряс головой:
— Это слишком странно. Я не смогу заставить читателей в это поверить.
— Попробуй, Юлий! В подобной завязке кроется интересная возможность. Один раз Друз едва не дожил до того, чтобы стать императором. Его тяжело ранили в битве в Галлии, когда Август был еще жив. Тиберий… Ты запомнил Тиберия?
— Да-да, его брат. Тот, который тебе нравится. Друз назначил его прокуратором Иудеи.
— Именно он. Так вот, Тиберий скакал днями и ночами без передышки, чтобы доставить Друзу лучших римских врачей. Он едва успел, и они с трудом выходили брата.
— И?.. Что тогда?
— Не знаю. — Рашель в смятении опустила глаза.
— Думаю, я смогу развить сюжет, — задумчиво протянул я и разлил по бокалам вино. — Особенно если ты поможешь мне с деталями. Допустим, Тиберий стал императором вместо Друза. Ты говоришь, что он был достойным человеком. Значит, он поступил бы примерно так же, как и его брат, — восстановил власть сената. Даже я знаю, что Август и мой достопочтенный прапрадедушка Юлий практически лишили сенаторов права голоса…
Я остановился, настолько меня поразили собственные рассуждения. Неужели я начинал всерьез воспринимать сумасшедшее предложение Сэма? Однако все не так плохо. По крайней мере, Рашель начала лучше ко мне относиться.
Эта мысль придала мне жизнерадостности. Она поддерживала меня во время последующих танцев и часового урока истории из ее прекрасных уст… и вплоть до того момента, когда ночью я на цыпочках выбрался из своей комнаты и обнаружил под ее дверью спящего на коврике Базилия с толстой дубиной под боком.
Остаток ночи я плохо спал.
Частично виноваты гормоны. Умом я понимал, что Рашель не хочет видеть меня в своей спальне, иначе она не оставила бы на страже слугу. Но моим гормонам это не нравилось. Они впитали ее запах, вид и прикосновения, а сейчас жаловались, что их обманули.
Но больше всего мне мешало то, что я часто просыпался и думал о финансовом крахе.
Бедность не так уж плоха. Любому писателю приходится с ней сталкиваться в перерывах между гонорарами. Это раздражает, но не является трагедией. Никого еще не забирали в рабство за бедность.
Но я наделал довольно крупных долгов, а неуплаченные кредиты ведут прямиком к рабству.
