представлялся и Пушкину («…там упоительный Россини, Европы баловень, Орфей»), и философу Гегелю («Я уже настолько испортил свой вкус, что «Фигаро» Россини доставляет мне бесконечно больше удовольствия, чем «Свадьба Фигаро» Моцарта»)[170]. Недостатка в отрицательных, порою оскорбительных замечаниях знати по адресу Бетховена не было: он — «скучный педант», а его «ученая» музыка ничего не говорит душе. Но, в концертах произведения Бетховена исполняли чаще, чем прежде[171]; сложнейшие последние квартеты были встречены восторженно. Новая интеллигенция — впервые оценила Бетховена по существу. Романтически настроенная художественно-артистическая среда относилась к Бетховену, как к учителю, хотя Бетховен, подготовивший почву для романтизма, сам не был романтиком в настоящем значении этого слова.
Не только Россини, но и молодые немецкие музыканты служили показателем изменившихся музыкальных вкусов и стремлений. В последние годы жизни Бетховена молодой Франц Шуберт, переживший Бетховена лишь на несколько месяцев, развернул свое гениальное дарование как в области песенной, так и в области симфонической и камерной музыки. Великий немецкий композитор Карл-Мария Вебер создал в те же годы новый для того времени жанр немецкой национальной романтической оперы. Внутренний мир человека, лирика, субъективизм, легенды и сказки — вот что заменило собой героические эмоции эпохи Революции. Бетховен высоко оценил Вебера, с которым несколько раз дружески встречался. Он радовался успеху его «Эврианты» в Вене. С Шубертом Бетховен встречался в переулке «Отче наш» у Штейнера. Но робкий Шуберт никогда не решался вступать в беседу с Бетховеном. Самообладание окончательно изменило ему, когда он явился на дом к своему великому современнику и передал ему четырехручную пьесу своего сочинения: от волнения Шуберт не мог начать разговор и сбежал. Бетховен пророчил молодому композитору большую будущность.
Как теперь окончательно установлено, Россини посетил Бетховена и имел с ним продолжительную беседу. Ни о каких близких отношениях тут, разумеется, не могло быть и речи: жизнерадостный, блестящий итальянец едва ли когда-либо мог близко сойтись с чудаковатым во внешних проявлениях, философски мыслящим Бетховеном.
Следует также упомянуть о визите одиннадцатилетнего Франца Листа. Отец мальчика долго добивался чести быть принятым у Бетховена. Встрече содействовал Шиндлер. В тот день композитор был хмур и неприветлив; он видел в маленьком Листе одного из бесчисленных в то время «вундеркиндов». Однако Бетховен внял просьбе Листа, присутствовал на концерте гениального ребенка и даже дал ему тему для импровизации. Хотя Бетховен в 1823 году почти ничего не слышал, он все же оценил листовскую импровизацию и, по окончании концерта, расцеловал мальчика на глазах у публики. Лист никогда не мог забыть об этом поцелуе и всю жизнь гордился им.
Личная жизнь Бетховена в последние годы хорошо известна по сохранившимся письмам, разговорным тетрадям и по многочисленным воспоминаниям. Но все заключающиеся в них факты обыденны, прозаичны и утомительно однообразны. Истинное содержание внутренней жизни композитора скрыто от его корреспондентов и визитеров; оно выражено полностью лишь в его музыке. Однако бедствия, испытанные композитором в эти годы, способны вызвать глубокое чувство сострадания и вместе с тем безграничное восхищение нравственной силой великого человека.
Нужда по-старому преследует его. Он мечется в поисках выхода. Столь решительный и смелый в деле музыкального творчества и в вопросах мировоззрения, он нерешителен и слаб, когда дело идет о быте. Преданные ему люди стараются насколько возможно облегчить его положение. Так, английский пианист Чарльз Нит, познакомившийся с Бетховеном в 1815 году, совместно с переселившимся в Лондон Фердинандом Рисом неустанно хлопочет о поездке композитора на гастроли в Лондон, где, по уверению его друзей, его имя пользуется славой, заранее обеспечивающей большой доход. Бетховен, давно мечтавший о концертной поездке и с особой симпатией относившийся к Англии и англичанам, на время загорается желанием посетить Лондон. Он получает официальное приглашение от лондонского филармонического общества. Условия блестящи. Но в последний момент болезненная нерешительность берет верх: Бетховену начинает казаться, что нельзя оставить племянника на столь продолжительное время, — малейшего препятствия оказывается достаточно, чтобы помешать этому спасительному для него путешествию. Бетховен предпринимает издание своих произведений в Лондоне и договаривается с Рисом и Нитом о присылке лондонскому филармоническому обществу ряда новых произведений для исполнения в концертах общества. Однако, получив заказы от общества, Бетховен чувствует себя не в силах их выполнить и странным образом «отделывается» от заказов, посылая в Лондон свои венгерские увертюры написанные много лет назад и принадлежащие далеко не к лучшим его произведениям. Разочарованные английские издатели наотрез отказываются от его произведении. Понадобились серьезные усилия друзей чтобы загладить эту бесцеремонность композитора. Связь с Англией была восстановлена. Достаточно сказать что английский фабрикант фортепиано Брэдвуд прислал в подарок Бетховену рояль последнего образца, что Девятая симфония была написана по заказу того же лондонского филармонического общества и что, наконец незадолго до смерти композитор получил в подарок от английского фабриканта арф Штумпфа полное собрание сочинений своего любимого композитора Генделя в сорока роскошно изданных томах.
Постоянное беспокойство, поддерживаемое дурным поведением племянника и его распущенной матери, непрерывное напряжение, вызванное интенсивной творческой работой[172], полная глухота, болезнь глаз, желудка и печени — все это вместе взятое сделало Бетховена стариком уже в пятидесятилетнем возрасте. Невысокий коренастый, с гордой осанкой, серьезным, проницательным взглядом голубых глаз, с великолепной копной густых седеющих волос («змеи Медузы», как называл их один из современников), он, как и всегда, производил внушительное впечатление на окружающих, особенно, когда бывал хорошо одет, что, однако, случалось редко, но о преждевременных признаках старости композитора свидетельствуют уже портреты, относящиеся к двадцатым годам.
Самым важным событием этой поры явилась последняя публичная «академия» Бетховена, где исполнялись впервые Девятая симфония и три номера «Торжественной мессы». Она состоялась 7 мая 1824 года в театре «Кертнер» и была повторена 23 мая в Большом зале редута. Дирижировал Умлауф; в начале каждой части темпы давал Бетховен, стоявший у рампы. Успех был потрясающий. При всей небрежности игры наспех собранных исполнителей новые сочинения Бетховена произвели неизгладимое впечатление на слушателей. В исполнении «Торжественной мессы» участвовали знаменитые солисты: партии сопрано и альта исполняли две известные молодые певицы-красавицы — Генриетта Зонтаг и Каролина Унгер.
После окончания «академии» публика устроила овацию композитору, стоявшему спиной к ней, погруженному в свои думы и, по обыкновению, ничего не слышавшему. Тогда Каролина Унгер подошла к композитору, взяла его за руки и повернула лицом к публике. Весь зал разразился пятикратными овациями; в воздухе замелькали платки, шляпы, поднятые руки, чтобы Бетховен не слышавший громовых возгласов, мог хотя бы увидеть приветственные жесты. Театральный зал еще никогда не видал и не слыхал подобной бури восторгов. Согласно принятому тогда церемониалу, императорскую чету приветствовали при ее появлении три раза, пятикратные овации по адресу частного лица, не состоявшего на государственной службе и к тому же принадлежавшего к сословию музыкантов, которые еще недавно занимали положение лакеев при дворе и у отдельных аристократов, было явлением недопустимым, почти неприличным. Присутствовавшие в зале полицейские чиновники прекратили этот стихийный взрыв приветствий. Бетховен уехал с концерта глубоко растроганный. Однако композитора ждал тяжелый удар: организованная с таким трудом, благодаря усиленным хлопотам друзей, «академия» дала валовой сбор в две тысячи двести гульденов, а чистая выручка равнялась жалкой сумме в четыреста двадцать гульденов. Повторение «академии» 23 мая прошло при полупустом зале: прекрасный весенний воскресный день манил публику в Пратер, в Аугартен, за город… Концерт прошел с крупным убытком, и если бы не обещанная композитору гарантия в пятьсот гульденов, ему пришлось бы еще покрывать эти убытки!
Вообще материальные дела Бетховена складывались плачевно. Закончив в 1823 году мессу, Бетховен не пожелал ее до поры до времени издавать и придумал способ извлечь прибыль из своего нового произведения: он стал рассылать копии мессы разным владетельным князьям Европы и отдельным высокопоставленным особам, назначив цену в пятьдесят дукатов за каждый экземпляр. Однако многие
