– Как хотите, господа, – спокойно согласился Филипп.
– Может быть, пойдем уже по квартирам? – предложил осторожно Мухаммед, не проронивший до этого ни слова.
– Всем спокойной ночи, – тут же подхватил Никита.
Потом никто ничего не понял.
Первыми до своей каюты добрались Ханна и Мухаммед. На кровати лежала Мальвина. Точнее, полулежала и лупила свои круглые васильковые стеклянные глазки. Голубое платьице, кружевные нижние юбки с белыми штанишками до колен, лаковые белые туфельки – настоящая кукла из хорошего магазина.
– Быстро в ванную, Мухаммед! – скомандовала Ханна. – Помойте руки, почистите зубы и вообще слушайтесь! Будем писать диктант.
Мухаммед начал заводиться. Что тут думать-то? Ханна стала стягивать платье через ноги. Кажется, он увидел ее грудь или не увидел, а хотел увидеть, но на этом месте все воспоминания закончились.
Больше они ничего не помнили. Обидно было от того, что они так и не знали, до какой степени близости вчера все дошло, точнее, как говорят школьники: «было» или нет? Проснулись в постели, каждый со своей стороны. Ханна в шелковой ночной рубашечке, которая вообще-то должна была лежать в шкафу, потому что она приготовила себе другую. Мухаммед просто в трусах. «Хоть своих, и то спасибо», – подумал он. Утром, естественно, сказали друг другу «привет».
– Тебе вчера было хорошо? – осторожно подкрался Мухаммед, потому что не знал, что спросить. В голове была такая ясность, что можно было идти оперировать часа на три. И тело было отдохнувшим, даже больше, чем нужно. Он повернулся на бок и скомкал пообъемнее одеяло.
– Да. – Однако Ханна тоже не знала: «хорошо», но до какого места? И почему она тут лежит, и что он с ней ночью делал, если спрашивает, хорошо ей было или нет?..
– А я могу?.. – Ему стало совсем трудно, он еле-еле сдерживался. Но с другой стороны, никак не мог взять в толк: он «имел» ее вчера или нет?
– Нет, не совсем хорошо, – протянула нерешительно Ханна. «Интересно, а если «было»? И что теперь? Мне перед сном контрацептики глотать на всякий случай?»
– Не совсем – это как? – «Как это – «не совсем»? Я вчера точно помню, что ее хотел». Он сто пять раз проиграл все возможные и почти невозможные прыжки и стойки еще у клетки с попугаем. Каждый раз, когда она вставала и поворачивалась, он тащился от ее задницы. Он не мог «не совсем». «Я бы это помнил! Я и проснулся “нормальным”».
– Мало… – Ханна согнула под одеялом ноги в коленях домиком. Конечно, ей было бы лучше не шевелиться.
«Тут явно что-то не то, – застучало у Мухаммеда в висках. – Или было или нет?»
– Ты как себя чувствуешь? – спросил он.
– Нормально. – Ханна задумалась. – Я прекрасно себя чувствую… Смотри! Мы же стоим! – воскликнула она и показала глазами на окно. – Может быть, можно купаться? Вставай! Пошли на палубу!
– Что значит «мало», Ханна? Что это за ответ такой?
Она уже стояла под душем.
В свою каюту пришли Виолетта и Никита.
– Скажи, это нормально – делать из меня дуру? – допытывалась Виолетта. – Со мной обращаются как со свиньей! Сейчас мы ее покормим, а потом зажарим.
– Так не только со свиньей, – хмыкнул Никита.
Виолетта сняла туфли и пошла к кровати. Никита открыл дверь в ванную. На бархатной розовой подушечке с золотыми кисточками по углам сидел Артемон, на лапке поблескивали часы. Пудель серо- голубого цвета являл собой образец игрушечного мастерства. Никита взял его в руки и понес в комнату.
– Как ты думаешь, почему Саломея решила всех нас успокоить и не дала Филиппу говорить? – спросила Виолетта. – Она что, знает больше всех? Почему она вмешивается?
– Каждый знает что-то лучше других. Мы все идем разными дорожками, – спокойно ответил Никита.
– Я сажусь на шпагат и кручу обруч лучше, чем она, ты прав. – Виолетта обиделась. Она вообще хандрила и волновалась. Потом заметила пуделя. – Это что, мне? – наконец улыбнулась она.
– Нам, наверное. Нашел в ванной.
– Значит, тебе, раз ты нашел.
– Но я же здесь не один. И ты могла войти раньше меня.
– Она все-таки хотела мне что-то сказать.
Виолетта сняла платье и сидела в одних трусиках. Маленькие грудки, почти одни сосочки. Никита таких не видел со школы. Он тоже разделся.
– Она хотела подчеркнуть, что не в пороках человеческих тут дело, не там надо искать, – продолжала Вили.
– Ты от людоедства впечатлилась? – Его руки уже потянулись к ней.
И все…
Наступило утро. Они проснулись в обнимку, как пара голубков. Вообще без одежды. Вили сразу откатилась на другую сторону кровати.
– Ты куда? – прошептал спросонья он.
– От тебя подальше.
– Вили, – он начал просыпаться, – я вчера, кажется, напился. Я был сильно пьяный, да?
Она молчала.
– Я что-то не так делал вчера? – Никита ничего не помнил. Больше всего его волновало, не причинил ли он ей какое-нибудь неудобство. Такого с ним еще не случалось. Он потянулся. Не хрустнула ни одна косточка. Казалось, что ему опять тридцать или даже двадцать пять, что он аспирант, а это какая-нибудь студенточка с танцев из клуба, что они в его общежитии и что надо незаметно вывести ее на улицу.
– Я не могу тебе сказать, так ты все делал вчера или не так, – сказала Вили. – Я не помню.
Они уставились друг на друга, как будто увидели летающий стол.
У Севы разболелась голова. Полгода назад он попал в автокатастрофу и получил сотрясение мозга. Уже шесть месяцев жил без Иры. Когда болела голова, он думал о ней. Как будто платил за то, что из них двоих выжил именно он. Это было так, и все. Почему иногда голова вдруг начинала болеть, врачи ничего определенного сказать не могли. Сначала, как вспышка, он вспоминал ее в гробу, потом вспоминал свое с ней счастье и обязательно катастрофу – ночью на Рублевке. Ночью в двадцатиградусный мороз. Потерять любимую… Боль. Он тогда только понял, что стал ее любить. Ему так трудно досталось это чувство.
Когда они вошли с Мари, он сразу полез в чемодан за таблетками. Открыл шкаф и увидел грустного Пьеро, висевшего на каком-то крючке, в белом костюмчике с длинными рукавами. Копейкин даже испугался и ойкнул. Снял его с крючка и бросил на кресло. Но на кресло уже успела сесть Мари, так что он бросил Пьеро прямо на нее. Она тоже испугалась.
– Прости, Мари!
– Откуда он взялся, этот Пьеро? – Мари была в недоумении.
Копейкин достал таблетки, налил воды и выпил три штуки. Мари улыбнулась.
«Я эту «Виагру» и в глаза-то не видел», – подумал Сева. Он содрал с себя всю одежду, не задумываясь, элегантно он это сделал или нет, и плюхнулся на кровать лицом вниз.
– Ты потолстел, Копейкин, – Мари достала откуда-то павлиное перышко и пощекотала им у него между ягодиц.
– Это от денег, – пробурчал он, зная прекрасно, что именно ее возбудит.
– На всякий случай надо и деньги выбирать вегетарианские, – посоветовала от души Мари.
– Которые хрустят? – уточнил Копейкин.
Она подумала.
– А когда ты идешь в туалет – там что?
– Где – что? – спросил Сева.
