– Ну, в толчке? Тоже деньги?
– Раздевайся и ложись ко мне. В толчке сама знаешь что. Что вы за народ такой?! Ты как Вероник.
– Не напоминай мне об этой рыжей колбасе.
– Да ладно тебе. Будут еще достижения на твоем веку, – успокоил ее Сева.
Мари легла рядом.
– Сева… – шепнула Мари.
Он положил руку на ее плоский живот.
– Мадам?
– Бывают русские шимпанзе? – промурлыкала Мари.
– А ты как хочешь?
– Я хочу по-настоящему.
– Тогда выброси все из головы, весь мусор. Оставь в себе только женщину, и я приду… – В принципе она ему давно нравилась, и он знал, что она может стать даже хорошей женой. В ней был этот французский выпендреж, поворот головы, жесты, но в то же самое время она была уютная, внимательная и очень быстро понимала суть разговора и чувствовала настроение. Она всегда сэкономит, но от этого не поменяет выражение лица. Как у нее дела на фирме? Чем она занималась-то? Мебель они там, что ли, проектировали или крыши? Кажется, какую-то мебель для муниципальных сооружений.
С этими мыслями он то ли заснул, то ли проснулся. Чувствовал себя полным огурцом. Когда вот только футболку на себя натянул, не помнил. Он в этой никогда не спал, почему он ее надел?
Мари была в розовой китайской пижаме.
– Сева, с нами что-то не то. Мы ни в какой не в Греции!
– Ты что, вставала и смотрела в окно?
– Пошли в салон!
Почему-то им дали мастер-каюту – только сейчас заметил Олег.
Саломея направилась к зеркалу уверенными шагами.
Он смотрел на нее, как смотрят на картину, вглядываясь в детали и хватая целое. Он точно так же смотрел в иллюминатор, когда приземлялся в какое-нибудь любимое место, узнавая силуэты зданий и предвкушая интересные встречи, успешные переговоры, хороший отдых.
Вспомнил, что однажды встретил ее зимой в аэропорту в Вене у телефонных автоматов.
Она стояла к нему спиной у туалетного столика. Сняла браслеты.
– Почему-то горят свечи… – начал Олег. На столике горели две красные свечи, когда они вошли.
– Я попросила. – Она обернулась к нему.
Ему было не очень понятно, что он чувствовал: то ли восхищение, женскую власть, нежность или тот самый инстинкт, когда отключается голова и все вообще не имеет значения. Одно было ясно – на никакого другого человека он бы ее сейчас не променял.
– Ты свободна?
– От призраков? От себя? Что ты хочешь знать, Олег? Ты скорее всего ошибаешься и видишь во мне не то… или не ту. – Почему-то она хотела погасить его, сдуть желание, вывернуть все наизнанку.
– Я могу не спрашивать. Но это я буду решать, то я вижу или не то. Ту или другую. – Он не поддался.
– Лучше, если ты меня придумаешь. Я даже могу тебе в этом помочь, хочешь? Давай я стану такой, какой ты хочешь. – Саломея провела средним пальцем по своим губам – медленно и откровенно, чуть показывая нижние зубы. Сказать, что ему понравилось – ничего не сказать. – Смотри, они притащили сюда черепаху! – воскликнула она. Пошла и взяла Тортиллу, которая стояла на ее тумбочке около кровати.
– Выбор чем-то обусловлен? – Ему было не до черепахи.
– Думаю, да.
– Если ты останешься такой, какая ты есть, – самое лучшее. Я этого хочу.
– Надо проверить.
– Лучше запомнить. – Его нельзя было остановить. – Да, запомни, как я подойду к тебе сейчас и что я буду делать с тобой, еще непридуманной.
– Я могу запомнить и то, чего не было. И не помнить то, что было.
– А летать ты не умеешь? – Он обнял ее. Губы…
– Просыпайся, Олег! Давай просыпайся! – услышал он голос Саломеи.
Она склонилась над ним, потрепала по левому уху и провела рукой по груди, животу, ниже живота, почти не коснувшись.
– Пошли, красавец, вставай, беги в ванную, я уже готова. Все нас ждут.
Он почувствовал ее запах, уже знакомый, волнующий, но слов не услышал. Открыл наконец глаза и понял, что в сознании произошел какой-то «обрыв» – вчерашний вечер или, точнее, ночь в памяти не восстанавливались. О Господи! Спрашивать или нет? Она вела себя как ни в чем не бывало. Спокойная, причесанная, в белом костюмчике. Не спрашивать.
– Доброе утро! – Он попытался как-то выиграть время, оглядеться, ничего не понимая. – Ты меня ждешь, что ли? – Он встал с кровати, осознавая, что не стесняется перед ней своей наготы, но ясности по этому поводу не было. «Разберусь», – решил он.
5
Кругом было море: никаких островов, никаких темнеющих скал вдали – только синяя гладь. Тихо, уже почти солнечно, умиротворенно, но это ощущение никому в голову не пришло.
На завтрак подали нарезанные арбузы, греческую фету, вареные яйца, хлеб, воду и кофе. Не очень большой выбор, особенно если вспомнить вчерашнее пиршество. Кто-то ел, кто-то ограничился кофе. И все помалкивали. Если бы не разноцветные парео у дам и шорты у мужчин, можно было бы решить, что это бизнес-завтрак перед совещанием у шефа, когда каждый думает о том, что шефу уже успели донести, как оправдаться поудачнее и выпросить что-нибудь для себя.
Олег почувствовал женский взгляд. Опять Мари. Это польстило его самолюбию, но он привык к женским взглядам, телефонным звонкам от малознакомых дам, e-mail’ам от всяких встреченных где-то сотрудниц, запискам в ресторанах. «Чем ей Копейкин-то не угодил?» – подумал Олег.
Мухаммед ел второе яйцо.
– Когда ты успел так проголодаться? – вдруг нарушил тишину Сева.
– Мухаммед хороший, – улыбнулась хитрющая Ханна своим прелестным персиковым лицом.
Но Копейкин-то не лыком шит. Нашла дурака!
– Кто еще у нас хороший? – спросил он всю честную компанию.
Никита бросил взгляд на Виолетту. Она сидела с каменной физиономией, даже не пила кофе, который стоял около нее в красивой чашечке. Как перед выступлением, сосредоточилась и сжалась в пружину. Она была в кофточке цвета фуксии и желтых штанишках до колен, похожая на гавайский цветок перед дождем.
– По отношению к себе, окружающим, к человечеству или к Богу? – выдохнула свое сомнение Виолетта. Она постепенно начинала что-то понимать. Не зря же это бескрайнее море вокруг. Как будто всех вытащили из времени, из географии, оставили наедине друг с другом кучку заплутавших, заставили остановиться, отключиться от мирской суеты. Она внутренне согласилась. Если она ухватится правильно, поймут и другие, такие же, как она. Большое решается через частное. Она так устала жить в обороне.
