самого большого фи-салиса, по ловкости и скорости самую быструю афалину, а по силе и коварству – легендарного Спрута-Громовержца – с которым им, слава Небесам, столкнуться не довелось, – живут в глубинах Океана, у самого дна, и раз в несколько лет поднимаются к его поверхности, чтобы увидеть солнце и умереть. Но перед смертью от солнечных лучей Змей сходит с ума и начина-306 ет нападать на все, что попадается на его пути. А поскольку морские животные предчувствуют его появление и заранее убираются с его пути, то чаще всего Морской Змей нападает на проплывающие корабли, разбивая их и пожирая людей. И легенды не солгали.
…Рассмотреть толком, что собой представляет легендарный зверь глубин, было невозможно. В мириадах брызг, вздымаемых им, в непрестанном движении его тела все сливалось и крутилось перед глазами. Одно можно было сказать с уверенностью – что перед ними был именно змей и что он действительно велик. Когда над волнами появилась его огромная, вытянутая, но скорее крокодилья, чем змеиная голова, с распахнутой пастью, усеянной неровной длины саблевидными зубами, в которую, казалось, поместится целиком средней величины фисалис, с мутными слепыми бельмами выпученных глаз, с развевающимся гребнем то ли волос, то ли налипших водорослей, до того места, где вздымался и хлестал по воде конец его тела – увенчанный жестким гребнем навроде скорпионь-его жала, хвост, – было не менее трех или пяти десятков ярдов. В промежутке между волнами и брызгами было видно только округлое, мокрое, покрытое крупной чешуей – местами облезшей, видимо, от старости – тело. Никаких особенных деталей вроде плавников или ластов на его боках заметно не было; только возле головы трепался, вздуваясь, длинный кожистый, как у василиска, капюшон цвета больной бирюзы, да под горлом набухал при визге большой красноватый и мутно полупрозрачный зоб.
Чудовище крутилось, словно его изнутри что-то ломало, словно в нем жил еще один Змей, и они не могли поделить это тело, будто оно было мало для них двоих; и визг его казался криком боли дерущихся внутри него злобных сущностей. Змей, казалось, был занят только собой и не замечал кораблей. И возможно, все бы обошлось, но у капитана «Аз-зубаны», которая на всех парусах шла прямо на него, видимо, не выдержали нервы. Его можно было понять: парусник не смог повернуть или погасить инерцию – слишком мало было расстояние, сокращающееся к тому же с каждой секундой; возможно было еще переложить румпель и отвернуть в сторону,' и, кажется, капитан даже дал команду, потому что «Аз-зубана» начала поворачивать, но тут случилось непоправимое. Борт судна вдруг заволокло белыми дымными клубами, и через мгновение неслышимые сквозь визги Змея ядра вздыбили буруны возле его головы…
Змей взревел совсем уж запредельно. Оцепенение, охватившее всех, кто был на палубе «Данаба», в миг исчезло. Са-бик не мог оторвать взгляда от Змея, но слышал, как, бешено ругаясь и сквернословя, капитан «Данаба» командовал ставить паруса и заряжать пушки правого борта. Это единственное, что могло сейчас помочь обреченной «Аз-зубане» – отвлечь и сбить с толку животное. Но Великий Морской Змей рассудил по-своему. Ядра если и задели его, то не нанесли ощутимого вреда. Зато, кажется, примирили внутренних врагов и заставили их обратиться к врагу внешнему. Змей обернул свои выпученные бельма в ту сторону, откуда пришла боль, и, вздув зоб и встопорщив капюшон, завизжал и ринулся к обреченному кораблю. Залп «Данаба» не достиг цели – было поздно, и там, куда целили канониры, не было уже ничего.
Змей в секунды преодолел отделявшее его от «Аз-зубаны» расстояние и ринулся на своего врага. С лету он врезался в палубу корабля. Хотя это было невозможно, но Сабику показалось, что он слышит крики людей, треск дерева и рвущихся снастей и парусов. «Аз-зубана» дрогнула и накренилась, почти опрокинулась набок, показав облепленное ракушками дно. Змей, обвив кольцами весь корабль, стал сдавливать его, как, видимо, не раз поступал со своей добычей. Его хвост бешено колотил по корпусу там, где, видимо, по его разумению, находилась голова, дробя в щепы корму; голова его врезалась зубами в носовую часть и застряла там, вызвав новый приступ ярости животного.
Все было кончено в минуты. Только что над местом схватки вздыбливались волны и мелькало тело Великого Змея, доносился его визг и треск корпуса «Аз-зубаны», но когда «Данаб» приблизился к месту трагедии, там было только спокойное море, на волнах которого качались обломки корабля и какой-то мусор – разъяренный Змей уволок свою добычу в глубины, возможно, чтобы там добить или додушить… Уволок вместе с экипажем. «Данабу» удалось спасти только шестерых, двое из которых оказались моряками, а четверо солдатами и офицерами из роты капитана Ги-еди, в Том числе и сам он; уцелеть им удалось только потому, что капитан, когда чудовище бросилось на «Аз-зубану», скомандовал бросаться за борт, и они, кто успел, смогли отплыть в сторону. Дольше оставаться на страшном месте капитан «Данаба» не рискнул. Прямо под днищем из глубины всплыли с гулким звуком большущие водяные пузыри, и он приказал немедленно убираться отсюда. Слава Небесам, вслед за пузырями из воды не появилось само чудовище, а пузыри, видимо, просто были остатками воздуха из трюмов «Аз-зубаны»…
Когда уже здесь они рассказывали о своих приключе-ниях, таласары против ожидания не восприняли их рассказ как сказку. Видимо, они были гораздо более опытными мореходами, чем считалось в Империи. Во всяком случае, они отнеслись к этому вполне серьезно и даже уточнили, где и когда произошло столкновение со Змеем. А кто-то из моряков добавил, что имперцам еще'повезло, раз во время штиля возле Ар-и-Дифа не встретились с кархарадоном – огромной акулой, самым страшным хищником, обитавшим в тех местах. Кархарадоны любили как раз такие теплые и спокойные воды, где всегда можно поживиться чем- нибудь, а в выборе пищи они были неприхотливы – им было все равно на что нападать: на большой косяк рыбы, на стаю афалин или на фисалиса. С равным успехом они крушили своими зубами, достигавшими длины локтя, панцири гигантских черепах-бисс и рвали щупальца гигантских спрутов. Размерами кархарадоны сравнимы со средними фисалисами, но опасность они представляют гораздо большую, так как стремительны и коварны и не боятся, кажется, ничего на свете. Возможно, даже самого Великого Морского Змея…
Кархарадона они тогда действительно, слава всем Богам, не встретили, но во время недельного штиля им довелось наблюдать диковины иного рода, и они были порождением не Великого Неизведанного Океана, а не менее таинственной и неизведанной Жуткой Пустыни.
За Оконечным мысом, от которого берег Ар-и-Диф начал забирать к северо-востоку, они попали в длительный штиль – и было это пострашнее шторма. Долгие две недели ленивое течение тащило их в открытый Океан, и паруса даже не шелохнулись, а воздух был таким горячим и влажным, что дышать им было невыносимо. Матросы купались в теплой пересоленной воде, не приносящей никакого облегчения от парной жары стоячего воздуха, зато приносящей немало хлопот – вокруг так и крутились коварные акулы, и как ни старались быть осторожными люди, двое все-таки погибли от их острых зубов и еще несколько получили увечья. Но от вынужденного безделья не спасало даже вышивание цветастых ковриков и попытки удить редкую здесь рыбу и бить острогой мелких акул. Свежая рыба была единственным, что вносило хоть какое-то разнообразие в скудный рацион: из овощей осталась лишь перекисшая капуста, солонина кончалась, а в сухарях завелись черви; вода же испортилась уже давно и не оставалось вина, чтобы хоть как-то отбить ее вкус. И почти каждый день, пока они не минули его, черный берег Ар-и-Диф посылал им всевозможные миражи. Поначалу появление в небе или прямо над водой невиданных пейзажей, неведомых чудовищ и прочих чудес вызвало у утомленных долгим путем и голодом людей разные и противоречивые чувства – от религиозного экстаза до немногих, к счастью, попыток самоубийства.
Сабик прекрасно помнил, как ему самому стало страшно, когда на второй день штиля прямо над зеркальной гладью воды в стороне от берега воздух заструился, замутнел, и вдруг в нем стали проявляться странные фигуры… Где-то вдали, над линией горизонта высоко в небе появился огромный элефант, не тускло-серый, как в императорском зоопарке, а снежно-белый, огромный, на многосуставчатых, утончающихся книзу ногах; справа от него и, казалось, ближе к кораблю два громадных желто-полосатых зверя, оскалив зубастые пасти, вырывались из недр словно взорвавшегося кроваво-красного плода какого-
