Мальчик стоял рядом; восторженная влюбленность в Абраксаса исчезла, на ее место приходила столь же искренняя ненависть.
– Ты знаешь, что он – колдун? – тихо и зло спросил Линкей.
– Я знала это с самого начала, – ответила Аойда. – Не беспокойся, завтра ты отправишься домой.
– Да, он мне сказал.
– Значит, все будет в порядке, – сказала Аойда, прикалывая выбившуюся прядь. – Ну все, я готова, пошли.
Ужин был накрыт под открытым небом; Аойда испытала большое облегчение, когда увидела, что стол поставлен так, чтобы за палатками не было видно Жуткой Пустыни. Абраксас, ожидая их, за стол еще не садился; они сели все вместе, и слуга налил в бокалы вина.
Ни Абраксас, ни Аойда почти ни к чему не притронулись. Аппетита у них тоже не было, не было и охоты разговаривать.
Быстро стемнело, как это обычно и бывает на юге. Аойда вскоре извинилась и встала из-за стола, но сидеть в палатке не хотелось, и она пошла бродить по лагерю. Один из серебристых неслышно скользил вслед за ней шагах в двадцати сзади – Аойда не сомневалась, что это Пройт…
Да, люди изменились, и даже присутствие истуканов в серебристых плащах не внушало им уже прежнего воодушевления.
Аойда искала кого-нибудь из земляков, мунитайцев. То есть она уже видела нескольких человек, одетых по обычаю родных мест, но их лица были ей незнакомы, а значит, эти люди скорее Всего были низкого происхождения. На худой конец, сойдет кто-нибудь из таких, но лучше найти кого-нибудь более благородного; такие в свите Абраксаса были, Аойда их видела, только почему-то сейчас на глаза никто не попадался.
Она вышла за ряды палаток и глянула в сторону Жуткой Пустыни.
Там творилось что-то невообразимое: над полосой песка кружились в великом множестве большие и малые смерчи; пустыни за ними видно не было, только иногда сквозь взметаемые тучи песка проявлялось розовое призрачное сияние. Самое странное было в том, что вне полосы песков воздух был неподвижен, и Аойда поняла теперь, что «горячее дыхание Ар-и-Дифа» – не более чем поэтический вымысел. Жуткая Пустыня не дышала – она была мертва, как сама Смерть.
Сзади послышалось негромкое покашливание. Аойда подумала было, что это Пройт напоминает о себе, и обернулась, нахмурив брови. Но к ней подходил Тидей Акамант.
– А, – сказала она с облегчением. – Это ты… Тидей низко поклонился – ниже, чем человеку его происхождения надлежало бы поклониться перед ней.
– Ваше вели… – начал он по привычке последних недель. Аойда предостерегающе подняла руку:
– Я не королева!
– Ваше сиятельство, – сказал он, но не очень уверенно. Аойда кивнула.
– Ваше сиятельство, я очень виноват перед Мунитами, – сказал Тидей, и было видно, что он не намерен себя щадить.
– Акамант, – тихо сказала Аойда, шагнув к нему. – У моего отца только один сын. Дашь ли ты слово быть ему надежной опорой, пока он не вернется домой?
Тидей Акамант встал на колено и принес клятву. Аойда кивнула, принимая ее.
Встав же, Акамант спросил с тревогой:
– А как же вы, ваше сиятельство?..
– Обо мне найдется кому позаботиться, – сказала Аойда. – Иди к Линкею.
Аойда посмотрела, как он уходит, потом повернулась в сторону Жуткой Пустыни и какое-то время смотрела на безумную пляску вихрей. .
Давно стемнело, но Аойда все стояла и смотрела. Она ждала своего часа, когда можно будет войти в палатку. Не к Абраксасу-колдуну, а к своему мужу, Абраксасу Ахеа. Наконец, вспомнив, что оставаться одной сейчас ей не следует, – мало ли что может случиться в это смутное время – пошла к лагерю.
Абраксас уже спал. Тихо, стараясь не шуметь, Аойда сняла платье и легла рядом с мужем. Тот сонно что-то пробормотал и, не просыпаясь, пододвинулся ближе к ней. Аойда закрыла глаза, но сон не шел, под ее смеженными веками крутились бешеные вихри Ар-и-Дифа, а сердце стыло от мучительной тоски – в голове вертелась неотвязная мысль: что же будет дальше?., что будет?., что?..
Она повернулась на другой бок. Абраксас проснулся, поднял голову.
– Что-нибудь случилось? – спросил он тревожно.
– Ничего, – почти беззвучно выговорила Аойда.
Но он услышал в ее голосе смертельную печаль и поднялся на локте, чтобы поцеловать и успокоить жену. Аойда чуть отклонила голову; соленая слеза протекла по виску к уху.
– Айо, – нежно сказал Абраксас. – Айо, маленькая, не плачь… – Его губы все же коснулись ее век. – Вот один глазик поцеловал, а вот второй, – приговаривал он. – Не плачь, моя Айо…
Аойда порывисто прижалась к нему и обняла одной рукой, второй стирая с глаз слезы.
– Айо!..
Он целовал ее, потому что это было единственное средство, чтобы она успокоилась.
Она и успокоилась. Но не затихла, уткнувшись головой куда-то ему под мышку, а отчаянно начала целовать его в ответ, уже страстно, мечтая только об одном – чтобы муж понял ее страсть.
