Германии объявлена тотальная мобилизация всех возрастов мужчин, годных к военной службе, независимо от специальности и занимаемой должности». Это была приятная новость. Она говорила, что людские ресурсы гитлеровской машины войны начинают истощаться.
Лицом к лицу с палачом
Разгром немецко-фашистских оккупантов под Москвой и на Волге, провал гитлеровской доктрины молниеносной войны с Советской Россией не охладил пыл фашистских главарей. Они по-прежнему кричали о лебенсрауме, о признании немецкой «херренфольк» – расы господ, отравляя сознание немцев ядом нацистской пропаганды. Выступая в Киеве на совещании национал-социалистской партии в марте 1943 года, гауляйтер Кох призывал: «Мы являемся расой господ, и мы должны управлять жестоко… Я пришел сюда, чтобы помочь фюреру…» Еще раньше в газете «Дейче Украине цейтунг» он писал: «Как имперский комиссар, я получил богатую почвой и растительностью Украину, которая по воле фюрера будет использована для нужд Европы. В завоеванных вами областях вы раньше всех получите предприятия, место работы…»
– Получите, – сказал Кузнецов, прочитав статью рейхскомиссара. – Получите по два метра богатой земли!
С тех пор, как началась подготовка к возмездию над гауляйтером-палачом, Кузнецов внимательно следил за выступлениями Коха, его приказами. Он вел своп счет преступлениям кровавого палача Украины. И это не давало остывать, угасать гневу патриота, который клокотал в душе Николая Кузнецова.
Кровавым террором, душегубками и кремационными печами концлагерей расчищали себе нацисты жизненное пространство, запугивали и убивали порабощенных людей.
Но советские люди не хотели мириться с «новым порядком» варваров двадцатого столетия, они не хотели добровольно подставлять шею под ярмо оккупантов.
Партизаны и подпольщики мстили врагу 10 марта 1943 года ровенская газета немецких оккупантов «Волынь» опубликовала следующее извещение:
Это известие об очередном чудовищном преступлении гитлеровцев потрясло Николая Кузнецова до глубины души. Он поклялся отомстить за кровь погибших. И патриот сдержал свою клятву.
…У Коха заболели зубы. Об этом узнал Николай Кузнецов и решил, что если Кох собирается одеть на зубы коронку, то необходимо сделать так, чтобы у рейхскомиссара никогда больше не появилось такого желания.
Было установлено: зубным врачом в Ровно работает бывший однокашник Коха, с которым гауляйтер в детстве учился в одной школе и даже сидел за одной партой. Разведчики узнали, кто работает у этого врача зубными техниками.
Все шло хорошо. Но Кох слишком боялся за свою презренную шкуру и не воспользовался помощью друга, а улетел лечить зубы в Кенигсберг.
Тогда Кузнецов придумал новый вариант охоты на палача. Он дал задание Василию Буриму подыскать квартиру в центре, чтобы с ее балкона можно было убрать немецкого палача из бесшумной винтовки.
В Ровно полным ходом шла подготовка к параду по случаю дня рождения Гитлера. Доложив об этом на совещании штаба отряда, Кузнецов заявил: «Командовать парадом будем мы, партизаны».
Бурим, выполняя поручение, совершил прогулку по площади, где была сооружена трибуна. Ему понравился балкончик третьего этажа дома, половина которого была разбита во время бомбежки. На балкончике висело детское белье. Из дверей комнаты на балкон нет-нет выбегали двое малышей: мальчик и девочка лет трех-пяти. Потом показалась молодая особа в белом полотняном платье. Через несколько минут она вышла на улицу и, стоя на тротуаре, задрав голову вверх, прокричала по-польски:
– Збышко, не вылазь на балкон, а то упадешь и убьешься!
Бурим подошел к молодой женщине и, извинившись на чисто польском языке, попросил:
– Пани, сделайте мне такую услугу – купите редиски! Я не могу уйти с этого места, потому что ожидаю свою колонну машин. Сам я не здешний и не знаю, где находится базар. Будьте любезны, пани! – настоятельно уговаривал Бурим женщину, а сам, между тем, вытащив из кармана пачку немецких денег, отсчитал двести марок, подал их незнакомке. Та оживилась, взяла деньги.
– Так я зайду к вам, если не сегодня, то завтра, – сказал Бурим на прощание. – Наша колонна задержится в Ровно на несколько дней. Как вас зовут? Стася… А это ваши дети? – поинтересовался он. – Нет, вашей сестры Кази?
Встретившись с Кузнецовым, Бурим похвалился, докладывая о результатах поиска:
– Имею возможность побывать в квартире на балкончике, выходящем на площадь!
Николай Иванович обнял помощника и воскликнул:
– Вася, тебя ж надо расцеловать!.. Держи эту квартиру! Подготовь хозяев, чтобы туда мог зайти Шевчук. Скажи о нем, что это твой начальник колонны, поляк.
На следующий день Бурим уже карабкался по железной лестнице на третий этаж. Войдя в квартиру швагера, который назвал себя Здиславом Кутылевским, он застал там Стасю и молодую женщину. «Это ее сестра Казя», – мысленно отметил про себя Бурим. Здесь же были двое детишек. Бурим дал ребятишкам конфет, а старших попросил разделить компанию с ним. Выпили бутылочку немецкого коньяка, и разговор пошел на польском языке.
– Как трудно стало жить, – начал жаловаться Бурим. – В моем родном городе Люблине сейчас так плохо с харчами!..
Слово за слово и гость ввернул, что в Варшаве наши поляки крепко ненавидят немцев…
Через неделю Бурим зашел к Кутылевским с Шевчуком. Михаил Шевчук еще больше расположил к себе польскую семью. У него нашлось угощение для всех.
Бурим ушел раньше, Шевчук остался. Придя на квартиру, где его ожидали Кузнецов и Бурим, Шевчук рассказал, что поляк Здислав ему открылся: оказалось, что он состоит членом армии Краевой.
Спустя несколько дней Бурим вновь пришел к Кутылевскому и сказал:
– Мой шеф-немец хочет купить масла и яичек, а мне не доверяет деньги.
Пани Казя и пани Стася восторженно приняли это известие.
Прежде чем отправиться с Буримом в город, на квартиру Кутылевского, Кузнецов несколько раз прорепетировал со своим помощником, как нужно приветствовать, встречая немцев, как смеяться и как величественно идти.
Дорогой, как и следовало ожидать, то и дело встречались немецкие солдаты. Они вскидывали перед собой правую руку и кричали «Хайль Гитлер!». Гауптман и шедший с ним человек в гражданском отвечали им. Когда Кузнецов с Буримом были недалеко от квартиры поляка, им пришлось проходить мимо группы военных в чинах фельдфебелей. Увидев немецкого офицера, они заорали: «Хайль Гитлер!», а один зазевался…
Кузнецов-Зиберт остановился, подозвал этого фельдфебеля и, покраснев, закричал по-немецки:
– Ты, свинья, почему не приветствуешь офицера? Тебе не нравятся офицеры?!
Перепуганный фельдфебель, заикаясь и потея, оправдывался, что он не заметил господина гауптмана и что больше этого не будет.
Когда отошли от военных, Бурим негромко заметил:
– На черта он вам сдался, этот фриц?
Кузнецов ответил:
– О, Вася, ты знаешь, как этот фельдфебель и его друзья после такого «разгона» будут ненавидеть своих офицеров!
В квартире поляков Бурим мысленно удивился, наблюдая, как Николай Иванович, галантно обращаясь к дамам, сказал на ломаном польском языке:
– Он яке ладне кобеты блондинки! – с этими словами он вынул из портфеля две пары шелковых чулок, повесил их Стасе и Казе на шею, затем «шеф-офицер» достал из портфеля бутылку хорошего коньяка, поставил на стол и шутливо заметил: – Я любиц вутка и ладне паненки!
А «паненки» смеялись…
