– А! – меня осенило. – Знаю. Знаю, кто ты. Ты – грим, да?
Тварь приподнялась, горбя спину, и будто бы раздалась вдвое больше прежнего. Распахнулась узкая пасть, пурпурный драконий отсвет вылощил клыки. Я заворожено уставилась в раскаленную скважину глотки.
– Ггггрррррр! – ночь откликнулась обморочной вибрацией, трепетом ужаса. У меня волосы зашевелились. – Сссспрашиваешь, кто я? Знай – я пожиратель трупов! Я хранитель сокровищ! Я страж царства меррррртвых!
С трудом сглотнув, я, неожиданно для самой себя, фыркнула. Патетические раскаты амаргинова голоса звучали по-дурацки. Амаргин вполне бы мог такое отколоть, тараща глаза и воздевая руки к небу, а итогом этой клоунады была бы птичья клякса, ляпнувшаяся с облаков ему под ноги.
– Хранитель сокровищ? – переспросила я. – Какие у тебя тут сокровища, на погосте?
– Щасс, держи карман, расскажу тебе, где что прикопано! – неожиданно сварливо отозвался грим. Голос у него изменился, потерял сходство с амаргиновым и стал просто низким хриплым мужским голосом. – Где у меня горшки с золотом, где какой симпатичный скелетик лежит в кольцах-ожерельях. Знаю я вас, милых барышень, сперва расскажи, потом покажи, потом дай поносить, а потом ищи-свищи…
Я искренне возмутилась:
– Да мне твои жалкие горшки даже не смешны! Ты бы мои сокровища видел, вот это сокровища! Груды! Горы! Там такие перстни есть, на тебя можно надеть вместо ошейника. Во! – я развела руки. – Латы раззолоченные, только картиночки на них целый день рассматривать можно. Мечи в полтора человечьих роста, великану впору. А всякой мелочи – несчитано. Я ногами по ним хожу. Их девать некуда.
– Истинная драконидка, что ли? – грим подался вперед, шумно меня обнюхивая. – Хм, хм, да нет, показалось. Хм… Вода. Вода, а не пламя. Что ты мне голову морочишь? Вода твоя суть, нет в тебе ни капли драконидства, тем более истинного.
– Это я тебе голову морочу? При чем тут дракониды?
– Да ни при чем. Уж больно ты складно про сокровища врала.
– Да я…
Грим отступил, сел на хвост и склонил голову набок. Видели, как собаки улыбаются? Он улыбался сейчас, сощурив огненные очи, вывесив на локоть тлеющий алым язык. Наконец, кивнул огромной башкой:
– Вот. Вот, почему мне померещилось. Мертвая вода.
– Что – мертвая вода?
– Оставила след. Я же чую – Полночь тебя коснулась. Значит, ты теперь вместо дракона Стеклянную Башню сторожишь?
– Да нет, дракон там как был, так и остался. В мертвом озере. Но он спит. А я за ним ухаживаю. Рыбой кормлю.
– Фу! – ощерился грим. – Гадость!
– Дракон лопает, – о трудностях кормления я решила не рассказывать. – А что до сокровищ – зачем их сторожить, если в пещеру никто войти не может? Ну, кроме Амаргина. И теперь меня.
Не удержалась и погладила драгоценную мою свирельку сквозь тонкий сафьян кошеля.
– А драконы вечно жрут всякую дрянь, – буркнул грим. – Червей, селитру…
– Девственниц.
– Девственницы – это деликатес. Глупо переводить такую редкость на драконов.
– Кстати, – я наклонилась вперед. – А что ты знаешь про этого дракона? Про того, который на Стеклянной Башне.
– Дракон-то? Да в наследство от Короля Ножей остался. Вместе с кладом.
– От кого остался?
– От Короля Ножей. В Сумерках его Изгнанником называют. Слыхала, небось?
– Кое-что. Мало.
– Ясное дело, мало. Совсем забыть его рады бы, господа сумеречные. Только дела молчанием не изменишь, да и пямять крепка у Сумерек. На обиды особенно.
– Шут с ним, с Изгнанником. Ты про дракона мне расскажи. Кто-нибудь сторожил его до меня?
– Приятель наш общий там все время околачивался… Дай подумать… Нет, не припомню. У него самого и спроси.
– Амаргин мастер трепать языком о чем угодно, только не о том, что меня действительно интересует.
Может, он просто делает вид что знает. Поддерживает образ всеведающего мага. А на самом деле это тайна
А я даже не слуга. Вообще никто.
– В общем, ты тоже страж, – подытожил полуночный пес. – Страж дракона. В нашем полку прибыло. Это, между прочим, отметить надо!
– Что, кроме нас с тобой еще стражи есть?
– А то! С некоторыми водим дружбу. С некоторыми… хм… соблюдаем вооруженный нейтралитет. А ты новенькая, так что меня держись. Я тебе тут все покажу, расскажу, со всеми познакомлю…
Грим мне нравился все больше и больше. Он, конечно, демон, но живет не в Полночи, а тут, в серединном мире. Веселый. Приветливый. Рассуждает правильно. Это я понимаю – новичка надо сперва подготовить, объяснить что и как, а не бросать словно кутенка в запруду. Мол, выплывет – отлично, потонет – не слишком-то и жалко. А что демон – так демоны разные бывают. Это я уже поняла. В Сумерках их терпеть не могут, но Амаргин все же приучил меня сперва думать, а потом говорить «нет». И здесь не Сумерки.
К сожалению.
– Да уж, – проворчала я. – От Амаргина дождешься. У него семь пятниц на неделе. Где он, кстати?
– Леший ведает. К тебе, говорит, гостья. Развлекай. И потопал куда-то.
– Ну, я так и знала. Веришь, я ведь так и знала, что он заведет меня ночью на кладбище и бросит!
– Негодяй, – согласился пес.
– Он ведь обещал помочь мне вернуться на остров!
– Это что, сложность какая, вернуться?
– Сложность.
Я насупилась. Вспомнила – ничего он не обещал. Ловко уклонился от обещаний. Опять придется плыть… о, горе!
– И в чем сложность-то? – заинтересовался грим.
– Воды боюсь.
– Да ты что? – он снова привстал, раздвинул плечами крапиву и начал принюхиваться. – Хм, фмф… Вода. Ясно, вода. Твоя суть. Ты же воде посвящена, что ты ерунду городишь? Ты, наверное, вообще русалка. Ты жить под водою можешь.
– Я утопленница. Причем два раза.
– Ну вот! Я же говорю – вода твоя суть.
– Не могу! Я боюсь.
– Бред! – констатировал грим. – Все равно, что феникс боялся бы огня, потому что он, видите ли, в нем горел. Ну-ка расскажи про свои утопления.
– Да что там рассказывать…
А что рассказывать? Что я помню про первый раз?
(…больно – локти вывернуты за спину и притянуты один к другому. Кто-то крепко держит за плечи – почти не чувствую, просто знаю. Во рту комок тряпья, для верности прихваченный платком – чтобы не голосила. Голова раскалывается, лицо залеплено дрянью пополам с кровью. Левый глаз я таки проплакала, но дневной свет жжет хуже щелока, я моргаю, моргаю, но все равно ничего не вижу. Правый глаз то ли склеился, то ли заплыл. Внизу кто-то возится – «ноги вместе, паскуда! Ноги вместе!» – я опять не столько чувствую, сколько знаю: один за другим ложатся тугие витки веревки, накрепко приматывая юбку к бедрам. К коленям. К икрам. К щиколоткам.
Встряхиваю головой, наплевав на боль, из левого глаза что-то вытекает, и я прозреваю. Вижу воду.
